Олег Верещагин - Оруженосец
— Я бессмертен, ведьма, — сказал Ангмар.
Тогда эльфийка засмеялась.
— Ты хорошо знаешь, что ты даже не вечен. А умер ты уже давно. Ты просто не можешь себе представить, как мне тебя жаль, бывший человеком.
Ангмар поднял руку — и коридор в дальнем конце объяло пламя.
— Иди, — сказал король. — Вот твой путь в Мандос, стерва. Иди!!!
Ответом снова был смех — и голос эльфийки, которая медленно, словно танцуя, шла в огонь, оставив сына…
Под звон тетивы
Сорвалась стрела
В короткий полет,
Обрывающий жизнь.
Ты мог не прийти,
Ты мог не сломать
Чужой красоты.
Росток был так чист.
Она ведь могла
Пережить твою дочь
И внуков твоих
На тот свет проводить.
Она ведь была,
Как звездная ночь,
Наполнена светом,
Что смог погасить.
Цветы оплетут
Ее нежную плоть,
А телу убийцы
И духу его
Не ведать покоя,
Вовек не уснуть,
Лететь черной птицей
Над мертвой страной…[66]
Пламя обняло женщину со всех сторон и стало её вторым платьем — трепещущим и прекрасным.
— Pada, ionyo. U-gosta,[67] — послышался из огня голос эльфийки.
— Padan, папа![68] — звонко откликнулся мальчик, улыбнулся — и ровным шагом вошёл в огонь, протягивая руки.
Он успел прижаться к матери.
В тишине ревело пламя. И только. Больше — ни звука.
Потом женщина и ребёнок упали.
Гарав закрыл глаза.
— Когда уляжется пламя — убери тут, — приказал Ангмар. — Слева сброс, там просто открывается ящик. А на правую сторону не ходи, там камеры, и не все пусты… а кое-кто из их обитателей давно лишился рассудка. Подойдёшь близко — могут дотянуться…
…Когда мальчик выбрался на галерею, Ангмар отметил, что в его огромных глазах нет ничего, кроме страха. Белая кожа, синие круги у глаз и рта…
— Убрал? — Король облокотился на перила. Снаружи опять шёл дождь, настоящий.
— Да, мой король, — тонко сказал Гарав. — Там почти ничего не осталось…
— Вот странность… — Ангмар вдруг, обернувшись, чуть наклонил голову, разглядывая Гарава. — Меня к тебе необъяснимым образом тянет…
Гарав поднял глаза. Пожал плечами:
— Ладно… Только я ничего такого не умею. У меня была одна девушка, а с мужчинами… — Он криво усмехнулся. — В общем, вы как-нибудь сами всё делайте. Куда идти? Или здесь?
Ангмар рассмеялся. Невесело, даже с какой-то… болью, что ли?
— Знаешь, даже в бытностью свою… другим, я никогда не одобрял этих влечений к одному с собой полу. Женщин у меня было немало… но так давно, что я и забыл, как это… Нет, мальчик, я о другом. Мне временами кажется, что ты — книга, которую я хотел прочитать очень давно… а потом отвлёкся и забыл на полке. И с тех пор всё время мешают взяться какие-то дела… Что скажешь на это?
Гарав опять пожал плечами:
— Ничего, ваше величество. Я не понимаю, о чём вы.
— Да? — Ангмар помедлил.
Отчётливой была сцена из фильма, виденного Пашкой, — не из книги.
Эовин. Мерри. Пеленнорские поля. Удар в ногу, удар в лицо… КОЛЬЦО.
— Какое кольцо? — резко спросил Ангмар. Гарав обмер. Он только теперь понял, что может случиться прямо сейчас. И перестал быть. Перестал мыслить и дышать.
Его спасло именно это. Это — и появившийся в конце галереи Руэта. Лицо вождя холмовиков было гневным, шаг уверенным, он держал руку на рукояти меча… но Гарав почти усмехнулся.
Руэта боялся.
Не доходя до Ангмара нескольких шагов, он отсалютовал и хмуро сказал:
— Нам надо поговорить, король.
— Несомненно… — Ангмар посмотрел на Гарава. — Ты можешь идти. Тарик наверняка нуждается в тебе… а я уже показал всё, что хотел… на сегодня.
Гарав поклонился. И пошёл прочь, стараясь не спешить.
— Он всё поймёт. Не сегодня, так завтра, — горячечно шептал мальчишка. И отчётливо увидел: а ведь для всего Средиземья лучше, чтобы он, Гарав, просто перестал жить. Сейчас же. Сию секунду.
На лестнице он чуть не упал и долго стоял, подставив лицо дождю — покрытый липким потом страха. Думал.
Сейчас пойти, повалиться в ноги и рассказать Ему. Всё рассказать, оборвать эту муку. Рассказать про будущее, про Кольцо, про всю эту нелепую фантастику, которая вдруг стала реальностью.
Мысль о признании обдала ужасом. Но… это был сладкий ужас. Какой-то мазохистский. И… не только ужас. На миг Гарав отчётливо представил себе, куда может вознести его самого такой рассказ.
Это не fyellk, это не theyd, не годы и годы опасной и тяжёлой службы. Такое бывает в жизни одного человека из миллиона. Такой скачок — это… это… это…
Он всё равно уже предатель, и в Кардолане его ждёт меч. А тут — полчаса рассказа, и будущее… Почему-то Гарав был уверен в том, что благодарность Ангмара — может быть, расчетливая и холодная — всё-таки будет не фальшивой и веской.
Весьма.
Мальчишка закрыл лицо рукой.
Как же страшно.
В долине — строй домов многоэтажных,
Коробок из камней и кирпича.
А за Рекою — черный дым все так же
И пламени отсветы по ночам.
Зловонием курятся шлака горы,
Тускнеет солнце в дыме, восходя.
Ползут с востока тучи и на город
Роняют капли черного дождя.
А люди, ничего не замечая,
И думать не желая про Врага,
Лишь о своем заботясь и печалясь,
Спокойно обживают берега.
Отстроены мосты, а переправы
Давным-давно забыли блеск мечей.
И в Реку, исходя холодным паром,
Вливается отравленный ручей.
А на горе — разрушенная крепость,
Остатки стен скрываются в траве,
Заросшие бойницы смотрят слепо,
И копоть красит камни в серый цвет.
Железные ворота с петель сбиты,
И часовые вход не стерегут.
Зачем? Ведь крепость всеми позабыта
И не нужна ни другу, ни Врагу.
В камнях гнездятся полевые мыши,
На стенах в полдень греются ужи…
Кто скажет, кто ответит, как так вышло,
Что пала Цитадель, а Мордор жив?![69]
Но предел есть даже у самого страшного страха. Тот предел, за которым уже не страшно.
Как часто те, кто правит кнутом страха, не понимают этого. Даже если они мудры — на горе людям…
…Те, кто считает, что самая страшная на свете боль — физическая, что моральные муки ничто по сравнению с муками тела — а такая точка зрения в последнее время очень была распространена в мире Пашки, — обманывают и успокаивают себя и других. Так проще жить и оправдывать предательство — надо лишь убаюкать свою совесть словами о том, что «жизнь одна», что «иначе было нельзя»…
