Стивен Эриксон - Память льда
Через несколько мгновений звуки битвы стихли, но Трич все полз. За ним оставался кровавый след. Глаза не отрывались от гребня, воля к жизни превратилась в простое животное нежелание признавать свой конец.
Я видел такое. Антилопы. Бхедрины. Упрямое отрицание, бессмысленная борьба, попытка убежать, даже когда их кровь заполняет мое горло. Ноги, бьющие воздух в иллюзии бегства, даже когда я начинаю рвать мясо. Я видел это, и теперь понял. Тигр устыдился множеству воспоминаний о своих жертвах.
Он уже забыл, ради чего ползет к гребню холма, знал только, что должен добраться — последнее восхождение — чтобы увидеть случившееся за ним.
Что за ним. Да. Солнце снижается. Бесконечные просторы диких, нетронутых прерий. Последнее видение вольной природы, прежде чем пройти под проклятыми вратами Худа.
Она появилась перед ним — гладкая, мускулистая, белозубая. Женщина, невысокая, но не худая. На плечах шкура пантеры. Длинные волосы не расчесаны, однако сияют в умирающим свете вечера. Миндалевидные глаза цвета янтаря — как и его глаза. Пышущее здоровьем лицо сердечком. Жестокая королева, почему твой вид разрывает мне сердце?
Женщина приблизилась, присела, чтобы поднять его тяжелую голову, положила ее на подол. Маленькие руки стирали кровь и пену с его век. — Они уничтожены, — сказала она на старинном наречии, языке Первой Империи. — Это было нетрудно — ты истощил их силы, Безмолвный Охотник. Да, они поистине разлетелись от легкого моего прикосновения.
Ложь.
Она улыбнулась: — Я уже встречалась с тобой, Трич, но не подходила. Не хотела встретить ненависть, ведь давным — давно мы уничтожили вашу империю.
Она давно остыла, Т'лан Имасса. Вы сделали необходимое. Вы залечили раны…
— Т'лан Имассы не приписывают себе эту честь. В восстановление разрушенного садка были вовлечены и другие. Мы лишь уничтожили твой род — тех, кого смогли найти. Это единственное наше умение.
Убийство.
— Да. Убийство.
Я не могу вернуть человеческую форму. Не нахожу ее внутри.
— Прошло слишком много времени, Трич.
Да. Я умираю.
— Да. Я не искусна в целении. — Он мысленно улыбнулся. Нет, только в убийстве. Только в убийстве. Тогда окончи мои страдания, прошу тебя.
— Это слова человека. Зверь никогда не попросил бы этого. Где твоя дерзость, Трич? Где хитрость? Ты не высмеешь меня?
Нет.
— Я здесь. И ты здесь. Скажи, кто еще был тут?
Другой?
— Кто развязал твою память, Трич? Кто вернул тебя себе? Столетия ты был зверем, твой разум был разумом зверя. Когда придешь к такому — назад пути нет. Но…
Но я здесь.
— Когда твоя жизнь истечет из этого мира, Трич… я подозреваю, ты окажешься не перед вратами Худа, а… где-то еще. Не могу предложить точного определения. Но я чувствую возмущения. Старший Бог снова действует. Может быть, самый древний из всех. Произведены тонкие манипуляции. Были избраны и вылеплены смертные. Почему? Чего хочет этот Старший Бог? Не ведаю, но полагаю, что он отвечает на великую и всеобщую угрозу. Думаю, начинающаяся игра займет долгое время.
Новая война?
— Разве ты не Летний Тигр? Война, в которой — так решил Старший Бог — ты будешь нужен.
Злая насмешка заполнила разум Трича. Я никогда не был нужен, Имасса.
— Пришли перемены. Для всех нас, кажется.
Тогда мы встретимся снова? Я хотел бы этого. Хотел бы снова увидеть тебя — ночную пантеру.
Она утробно засмеялась. — А вот и зверь проснулся. Прощай, Трич.
Она уловила его последние ощущения. Тьма вокруг, мир сужается. Видение… от двух глаз… в один.
Один. Следящий из травяных зарослей за громадным Солтейкеном — тигром, лениво замершим над тушей ранага, над сегодняшним ужином. Видящий двойной блеск его холодных, вызывающих глаз. Все… так давно, сейчас…
Затем — ничего.
Его больно ударила рука в перчатке. Тук Младший неуверенно открыл свой глаз, обнаруживая над собой раскрашенную маску Сену.
— Ух…. Гм…
— Странное время для сна, — бесстрастно сказал сегуле и отошел.
Воздух пропитался ароматами жареного мяса. Тук с ворчанием перевернулся и сел. В нем раздавалось эхо неудержимой грусти, неясного сожаления, долгого последнего вздоха. Боги, хватит видений. Прошу. Он потряс головой, выгоняя тяжесть, осмотрелся. Тоол и Баалджагг сидели там же, где прежде; они смотрели на север, неподвижные и — неожиданно ощутил Тук — до предела напряженные. И он подумал, что знает почему.
— Она недалеко, — сказал он. — Спешит сюда. В ночи несется как солнце над землей. Мертвенное величие… древние, такие древние глаза.
Тоол обернулся. — Что ты видел, Арал Файле? Куда странствовал?
Малазанин неуклюже встал. — Сбереги Беру, я голоден. Достаточно, чтобы сьесть антилопу сырой. — Он запнулся, глубоко вздохнул. — Что я видел? Т'лан Имасс, я был свидетелем смерти Трича. Здесь его знают как Трейка, Летнего Тигра. Где? К северу. Недалеко. И — нет, я не знаю почему.
Тоол на миг замолчал, потом просто кивнул: — Чен'ре аваль лич'файле. Менгир, сердце памяти. — Он резко повернулся, когда Баалджагг вскочила с места.
Виденная Туком пантера наконец появилась. Длиной в два человеческих роста, глаза на уровне стоявшего лица Тука. Мягкая иссиня — черная шерсть блестит в свете костра. Перед ней распространилось облако пряного аромата, словно она его выдохнула. Затем животное стало таять, превращаясь в пятно ночной тьмы. Перед ними возникла невысокая женщина. — Привет, брат, — сказала она, уставившись на Тоола.
Т'лан Имасс медленно кивнул. — Сестра.
— Годы тебя не красят, — сказала она, слегка выдвинув ногу вперед. Баалджагг отошла в темноту.
— Точно.
Улыбка превратила ее резкие черты в маску неземной красоты. — Как мило с твоей стороны, Онос. Я вижу, ты взял в спутники смертного ай.
— Смертного как ты, Кайлава Онасс.
— Да ну? Неужели ты стесняешься моего состояния? Тем не менее, прекрасный зверь. — Она вытянула руку. Баалджагг подошла ближе.
— Имасс, — промурлыкала она. — Да, но из плоти и крови. Как ты. Теперь ты помнишь?
Громадная волчица склонила голову и положила лапы на плечо Кайлавы. Та глубоко зарылась лицом в гриву, втянула запах и вздохнула. — Какой нежданный дар, — прошептала она.
— Более чем, — сказал Тук Младший.
Внутри него что-то задрожало. Он ощутил в ее взоре откровенную чувственность, столь естественную, что было понятно — ее объектом станет не только он, но любой, на кого она посмотрит. Имасс, какими они были до Ритуала. Какими они оставались бы, если бы подобно ей отвергли его силу. Тут зрачки ее сузились. Тук кивнул.
