Сергей Алексеев - Волчья хватка. Книга 3
—Созрела… И записывала номер. Потом такую бочку следовало аккуратно, на ободке, укатить, или лучше, подняв на руки, снести в холодный винный погреб, где вино уже дображивало окончательно. Нельзя было пропустить некоего критического мгновения, передержать сок в тепле и нарушить неведомый процесс созревания. Несколько раз он порывался спросить, как Лела это определяет, однако опасался, что разговор полушёпотом, да ещё лицом к лицу в полуосвещённом уединённом месте, может сорвать всякую защиту. Однажды она попыталась это сделать, приблизилась вплотную, поднесла себя так близко, что чуть–чуть только не началось пенное брожение. Точнее, ядерное горение, как между двумя критическими массами.
—Этот миг может почувствовать только женщина, — прошептала она слипающимися от сладости губами. — Миг созревания…
При этом была настолько манящей и притягательной, что мутилось сознание и в голове тлела единственная, но поглощающая разум мысль, что перед ним сейчас стоит сама Белая Дива. Только в ином образе.
—А ты откуда всё это знаешь? — с раздражённым вызовом спросил он, чтобы отогнать цепенящие разум чувства. — Ты что, винодел? Специалист?
—Не первый раз виноград давлю, — призналась Лела и положила ему пылающую ладонь на солнечное сплетение. Кажется, её обучали в семье не только девичьей скромности, но ещё и искусству обольщения, причём на тонком уровне. А может, и не обучали: из неё сама по себе, будто раскалённая лава, бесшумно изливалась сверкающая, огненная женская природа, густо замешенная на бабьей тоске грядущего одиночества. По крайней мере, так показалось ему в тот миг. Она словно звала, шептала, почти срываясь в крик, — посмотри, как я свежа, прекрасна и желанна! Я — богиня! Выбери меня, возьми меня! Я выбродила, созрела, наливай же полную чашу и пей!
И уже днём, в отсутствие вотчинницы, продолжала заманивать, обольщать, предъявляя веские аргументы в виде танцев. А ночью потом снилась танцующей. Ражный чуял, как его начинает притягивать неуправляемый гипнотический магнит, пустоты воображения навязчиво заполняются пузыристой, как забраживающее вино, влекущей, ведьминской энергией — иного слова не находилось, чтобы объяснить это состояние.
Подобные безобидные танцевальные концерты устраивались в те минуты, когда вдова удалялась из сарая. При ней Лела сдерживалась и продолжала играть скромную девицу на выданье, воспитанную в пуританском семействе, однако порода и ловчий нрав её чувствовались во всём. И этот почти нескрываемый охотничий азарт напоминал Ражному кукушку Дарью, заброшенную судьбой в Сирое урочище. Но сейчас и волчица меркла со своими житейскими хлопотами помочь бедствующему араксу спастись от холода и голода. К тому же стало понятно, почему «персиянка» совершенно не стесняется показывать себя во всей красе: выяснилось, что Лела тоже спортсменка, пловчиха, окончила спортфак и теперь на распутье. То ли продолжать тренировки и оставаться в команде, то ли оставить спорт и идти, например, в тренеры какого–нибудь бассейна. Вячеслав случайно услышал этот девичий тайный разговор, происходивший слишком явно, и, подавляя свои чувства сарказмом, предложил про себя третий вариант — или выйти замуж.
И ещё заметил, у невест произошёл некий сговор, то есть сёстры согласились с преимущественным правом старшей, которой уже перевалило далеко за двадцать. По крайней мере, они никак не мешали Леле выражать свои чувства и, кажется, даже подыгрывали, особенно Арина. После купания в Дивьей речке три ночи Ражный не делал вылазок, хотя тайный ход из покоев вотчинника был искушением, а Молчун теперь его охранял, забираясь через потаённый лаз в сундук.
На четвёртую терпения не хватило, да и работа в сарае подходила к концу, дожимали остатки винограда в чанах, и старуха наконец–то позволила вынуть чопики из отверстий, пустив жиденькую струйку по желобам. Если уйти заполночь, то к утренней встряске бочек можно поспеть, а за это время хотя бы разведать путь до Дивьей горы. Невесты в эту ночь долго не могли угомониться, обсуждали, что станет, если вино всё–таки скиснет. То есть если одна из девиц или даже все три окажутся не девственницами. Эта воображаемая невестами ситуация так развеселила их, пустила в такие невероятные фантазиии предположения, что они затихли только в третьем часу, несмотря на окрики вотчинницы и обещание, что сейчас Ражный к ним спустится с плёткой, завернёт подолы и отхлещет по задницам. Старухины угрозы получили обратное действие: видно, девушки сначала шёпотом обсуждали, каких станет наказывать жених, а потом четверть часа выплёскивали волны почти счастливого, восторженного смеха. Шкодная Лела, и вовсе не стесняясь, кричала шёпотом и стонала:
—Ну, приди с плетью и побей! Как я хочу, чтобы ты высек меня! За этим следовал взрыв смеха, в коем слышались истеричность и близкие слёзы. Но обошлось, невесты успокоились и затихли, по крайней мере, если кто– то из них заплакал, то уже в своей келейке и в подушку. Ражный открыл сундук, и Молчун мягко спрыгнул со своего места на войлочном люке. Выбравшись из каменной трубы на другой стороне останца, они пошли на сей раз вверх по реке, к неведомому скальному идолу, за которым была обещанная Извеком Дивья гора. Однако сразу за мостом волк почему–то встал и затаил дыхание, вслушиваясь в ночное, шумное от реки пространство. Через несколько минут он зафыркал, вынюхал след, затем, ступая по нему осторожно, привёл к воде. И здесь, видимо, потерял его.
—Пойдём, — предложил Вячеслав. — Посмотрим, есть ли тропа на Дивью гору.
Но Молчун развернулся и потрусил назад, к мосту. Там опять затаился и вдруг заскулил, обернувшись в сторону вотчинной усадьбы.
—Что там? — спросил Ражный. Волк потрусил к дому. И тут Вячеслав догадался: Белая Дива была там! Высмотрела, воспользовалась его отсутствием и явилась баловать с огнём — топить каменку в бане и печь в сарае! А Молчун её почуял…
Нескрываясь по дороге, он подошёл к воротам, однако волк уверенно потянул вдоль дувала, к останцу. Ражного озарило —Дива проникла в светлицу!..
Он прибежал к скале, сходу заскочил на уступ и протиснулся в узкую горловину входа. Молчун понимающе остался на улице. По вырубленному тоннелю шёл скорым шагом, но сразу за железной дверью двинулся крадучись, и прежде всего затворил её на засов. Дальше по деревянным трубами вовсе полз неслышно и, выбравшись в сундук, сначала прислушался, лишь потом поднял крышку. Пожалел, что ключ, дорожный пистоль, висит на стене: хорошо бы ещё закрыть на замки сам сундук, чтобы окончательно захлопнуть ловушку…
Ступать в деревянных от времени ботинках бесшумно оказалось не возможно, снимать же некогда. Поэтому он включил фонарик и осветил пространство покоев. И увидел на ложе, под одеялом, неподвижные очертания женского тела, укрытого с головой. Увидели сразу же не поверил собственной мысли: не могла Дива прийти в светлицу и просто так лечь в его постель! Нереально, невозможно ни при каких обстоятельствах…
