Эрик Ластбадер - Дай-сан
Он не стал обращать внимания на клинок, появившийся в кулаке Токаге, полностью сосредоточившись на том, что собирался сделать.
Холодный металл ожег его огнем, пробив панцирь на плече.
Усилием воли он приглушил охватившую его боль, сжав восприятие в черную точку. Рука Токаге уже опускалась.
Его стилет пронзил правый глаз Токаге в то самое мгновение, когда он сам ощутил удар безжалостного клинка.
По телу его разлилось странное тепло. Он довел удар до конца, и у него появилось какое-то время на то, чтобы вспомнить ощущение, которого он не испытывал на протяжении многих веков. Большего он не желал.
А потом клинок Токаге, неумолимо врубившийся в тело, рассек ему позвоночник.
Он упал, истекая кровью, перемешивающейся с выпавшими внутренностями и раздробленными костями воинов, тела которых покрывали землю под ним.
Глаза его смотрели вверх. Огромные черные с алым знамена закрыли подернутое дымкой небо. Он смутно чувствовал покалывание льдинок на обращенном к небу лице. Почему-то именно это незатейливое ощущение вызвало у него прилив чувств, и он безотчетно заплакал.
Знамена медленно опускались на него, как саван.
Воин Заката взобрался на высокий берег и раскидал вражеских воинов, которые попытались встать у него на пути, с той же легкостью, с какой стряхнул с себя капли воды.
Поймав за поводья луму Кири, он вскочил в седло и ударил каблуками по покрытым пеной бокам.
В россыпи серебристых льдинок он мчался вдоль берега вверх по течению, к тому месту, где неприятель прорвал оборону и хлынул по равнине в сторону Камадо.
Выхватив Ака-и-цуши, он с воплем ворвался на поле битвы. Его путь по колышущейся равнине был залит кровью и усеян костями. Лума на всем скаку перепрыгивал через груды тел павших солдат, преодолевал валы из лошадиных трупов и брошенных пик. Тела с застывшими в предсмертных судорогах мышцами как будто цеплялись за него, а их ноги изодранными знаменами бились о бока скакуна. Воин Заката рубил окоченевшие конечности, раскидывая их в стороны, как огромные застывшие слезы.
Впереди сквозь льдистую пелену уже вырисовывались развевающиеся штандарты Саламандры. Он преодолел последний неровный частокол из раскачивающихся пик.
А потом он увидел огромный силуэт в черных доспехах. На его глазах Саламандра перегнулся набок и вытер меч об одежду какого-то воина, умершего стоя, поскольку ему некуда было падать.
Наверное, Саламандра услышал топот лумы Воина Заката. Его огромная голова повернулась и безжалостные обсидиановые глаза остановились на приближающемся всаднике.
Не тратя времени на то, чтобы как следует приглядеться к нему, Саламандра развернул коня, созвал охрану и поскакал по равнине к берегу под сенью развевающихся черных знамен.
Преодолев последнюю высотку, Воин Заката помчался по неглубокой лощине к тому месту, где недавно стоял Саламандра. Он не заметил риккагина Эранта, лежавшего на куче трупов, но зато сразу увидел неподвижное тело Боннедюка Последнего. Как бы ему ни хотелось догнать Саламандру, он понимал, что сейчас это невозможно.
Натянув поводья, он соскочил на землю. Погрузившись почти по колено в густую склизкую жижу, он поднял маленькое тельце на руки.
— О друг мой, что он с тобой сделал?
Ответа он не получил. Сердце бешено билось в груди, разрываясь от боли. Раньше ему казалось, что его больше ничто не коснется. Но теперь он понял, что это не так. Когда он был Ронином, он сознательно оградил себя от всякой боли после того, как убил К'рин. И именно поэтому он не увидел, что Мацу любила его. Больше того: он не сумел распознать и своей любви к ней, пока не стало уже слишком поздно. Жить — это значит чувствовать. Вот почему он заплакал над Боннедюком Последним.
Маленький человечек открыл глаза. Он знал, что жизнь покидает его, но все равно был безумно рад увидеть над собой это чужое, свирепое, устрашающее лицо. Он ощутил необыкновенную силу крепко державших его рук, и на него снизошел покой. И только тогда он почувствовал, что на его лицо падают слезы, смешиваясь с колючим снегом.
— Не оплакивай меня, друг, на это сейчас нет времени.
Он прикрыл глаза, прислушиваясь к резким звукам своего дыхания. Легкие начинали отекать.
— Мне многое нужно сказать тебе перед смертью, так что слушай внимательно. Я знаю твоего старого недруга, Саламандру: когда мне дали Риаланн и отправили в долгое странствие по векам и эпохам, я был уверен, что моего народа больше не существует. Что я остался один…
Он закашлялся, и Воин Заката вытер розовую слюну с его пересохших губ.
— Это Токаге, мой господин, чья ненасытная жажда власти и послужила причиной создания Дольмена. Да. Это правда.
Его голос звучал резко и настойчиво.
— Все эти века я считал его погибшим, уничтоженным тем существом, рождению которого он способствовал. Но я ошибался. Он был слишком умен для того, чтобы умереть. Он заключил соглашение с Дольменом, который стал его хозяином, сделал его бессмертным, дал ему огромную силу.
Голова Боннедюка повисла, а веки затрепетали, словно он изо всех сил боролся со смертью за еще несколько мгновений жизни. «Время, — подумал он, — ты всегда было моим врагом».
— Друг мой, у тебя есть шанс. Я знаю. Ему не сказали, кем ты теперь стал. Дольмен скрыл это от него. Он все еще называет тебя Ронином. Он считает, что сможет справиться с этим кошмаром, но пока еще не понял, что он выпустил на свободу. Он не в состоянии этого понять.
Он закашлялся и подумал: «Надо продержаться еще немного».
Он приник к Воину Заката, словно дитя к материнской груди.
— Рик… риккагин Эрант… Ты его видел?
— Нет.
— Токаге сбил его с лошади где-то неподалеку. Разыщи его. Я не думаю, что он умер. Он пытался убить Токаге. Такой герой.
— Я найду его.
— А Моэру?
— Где-то сражается.
— Нет-нет, она должна быть рядом с тобой…
Боннедюк разволновался.
— Успокойся, дружище.
— Токаге мне сказал. Дольмен напал на дор-Сефрита, когда он был чем-то занят. Он так объяснил…
— Это значит…
— Что Дольмен напал на него в процессе видоизменения…
— Моего.
— Да.
— Я все понимаю, но…
Тело Боннедюка Последнего содрогнулось в конвульсиях и затрепетало, словно в нем происходила какая-то титаническая борьба. Изможденное, смертельно бледное лицо. Воин Заката был весь в крови — в крови своего старого друга. Боннедюк сказал почти все. Осталось сказать лишь одно.
— Токаге — отец дор-Сефрита.
Его голос звучал сухим хрипом.
— Дольмен убил его сына. К.. как пожелал Токаге.
Воин Заката стоял на коленях в стылой трясине, держа на руках мертвое тело. Он очень медленно поднялся на ноги.
