Дарья Афанасьева - Дом дураков
— Мне нужно знать, куда нас зашвырнул Единый, и как ему это удалось.
Лота прикрыла глаза и задумалась. Я не стал комментировать ее жалобы по поводу слишком толстых стен библиотеки, поскольку это было излишне. Старая, как мир, игра "я знаю, что ты знаешь, что я знаю…". Лота практически безраздельно хозяйничала в хранилище моей памяти, и непрерывно пыталась расширить свои владения. Глупо было бы ее в этом обвинять: такова природа богов. Она и сама понимала, что за пределами этой комнаты ее не ждет ничего хорошего, но она невольно изменяла мир вокруг себя, и, даже сконцентрировав на этом все силы, не смогла бы свести свое влияние на нет. Но все это были лишь теоретические оправдания, а на практике, чем дольше Лота находилась здесь, тем больше я рисковал загнуться от воспаления мозга.
Богине смерти потребовалось около получаса. Когда она наконец открыла глаза, лицо ее было бледным, как простыня.
— Это он. — Выдохнула она, подтягивая колени к самой груди. — Это он.
— Кто? — я подобрал с ковра упавшую книгу и склонился над супругой.
— Единый. Я его знаю. — Лота обхватила меня руками за шею, ткнулась носом в ключицу и всхлипнула.
— Его, с некоторых пор, все знают, — хмыкнул я, осторожно попытавшись отклеить от себя богиню.
Но она и сама уже отстранилась:
— Нет, ты не понял. Это тот самый бог, что уничтожил мою деревню. Слушай, — она шмыгнула носом. — Ведь он тогда еще не был достаточно силен, чтобы тягаться с Сайао. Ему нужно было много сил. Очень много. Боги черпают силы из веры, но и вера бывает всякая. Есть те, кто бьет поклоны, приносит жертвы в храм, но больше формально, чем от сердца. От такого последователя богу почти никакого толка не будет. А есть те, кто в храм, может, и вовсе не ходит, и молитв не знает, но в душе своей верит искренне, хотя, иной раз и сам об этом не знает. На таких держится наше могущество, они питают и поддерживают нас. Но есть еще и фанатики. Ими движет страх, они не ищут причин и объяснений — они слепы. Такие часто ложатся на жертвенный алтарь. Ты знаешь, человеческая жертва самая ценная, но только не жертва фанатика. Его душа рассыпается, расползается в руках, будто желе и тех, кто такими жертвами кормится, боги называют падальщиками. Падальщики быстро деградируют и, раньше или позже, превращаются в демонов. Сама же по себе фанатичная вера — как наркотик для богов. Она дает огромную мощь, но на короткий срок и с ужасными последствиями. Именно фанатичная вера привела мою деревню к гибели: люди, в попытке спасти своих близких, приносили новому богу человеческие жертвы, они будто обезумели. Думаю, моя деревня была не первой и не последней, но раз попробовав такой силы, Единый не сможет остановиться.
— Думаю, он и не намерен останавливаться. — Я медленно опустился в кресло. — Если бы его заботило будущее, он не изгнал бы из Империи всех прочих богов. Он насосался энергии, будто клещ, и теперь все его силы сосредоточены на том, чтобы удерживать ее под контролем. Будь у него хоть немного свободного времени, он не стал бы морочить Толлара, а попросту шарахнул по мне молнией.
Лота рассмеялась, впрочем, как-то не слишком весело.
— Нет, Фаулор, боги так не поступают. Мы не можем напрямую убивать смертных, поскольку это вносит дисгармонию в узор, а плетение занимает иногда несколько столетий. Но ты прав, Единый сейчас едва сдерживает накопившуюся силу, и страшно даже подумать, что будет, если он с этим не справится.
Я отчетливо представил себе, как поднимается над Темгоралом огненный столб, как его края заворачиваются, образуя шляпку гриба, как катится во все стороны волна смерти. Мало никому не покажется. Не смертным, не богам.
— Это все замечательно, — пробормотал я, тяжело опускаясь в кресло, — но при чем здесь я? Есть ли у Единого хоть какой-нибудь, пусть самый безумный план, или нет, какое ему дело до меня? Я, в свое время, попортил немало крови отдельным его жрецам, но не настолько, чтобы устраивать на меня крупномасштабную облаву. Ему что, больше нечем заняться? Или дело в девчонке? Электра… что за странное имя?
— Это древнее имя. Ты отстал от жизни высшего света. Сейчас модно давать детям самые невообразимые имена. Что же до его интереса к тебе… ты странный. Смертные этого не видят, но для богов ты — загадка. Твое будущее сокрыто, твоя аура слаба, твоя нить на полотне почти незаметна…
— Словом, я типичный смертный, лишенный магических способностей.
— Для типичного смертного ты слишком удачлив.
Еще не рассвело, когда я поднял Электру, помог ей оседлать коня, и мы тронулись в путь. Как я узнал от Лоты, мы находились на окраине Великого Леса, значительно севернее засечной полосы. Лес здесь был довольно редким, так что снега местами намело преизрядно. Если бы не рыцарские кони, удерживавшиеся на корке наста явно не без помощи магии, никуда бы мы с места и не сдвинулись. Лютик трусил сзади, и я скоро перестал оглядываться. Мой конь уверено топал по насту, а я прикидывал, сколько потребуется времени, чтобы обложить нас силами, положим, одного только егерского корпуса. Выходило неутешительно. Эти ребята знают лес вдоль и поперек, а я — только примерное направление. Вот выедем мы к какой-никакой деревеньке, и что? В животе громко заурчало. Если перед казнью местные жители поинтересуются моим последним желанием, я потребую окорок, не меньше. Можно даже без хлеба. И бутылку Теморанского.
От мыслей меня отвлекли громкий хруст и сокрушенное конское фырканье, донесшиеся из-за спины. Солнце еще не взошло, но небо на востоке уже серело, и, обернувшись, я отчетливо разглядел коня Электры. Он стоял, как-то очень по-человечески склонив голову набок. Девушки в седле не было. Не было ее и рядом с конем. Зло сплюнув, я спрыгнул с коня и тут же оказался по пояс в снегу. Мне понадобилось несколько минут, чтобы добраться до девушки. Похоже, езда без поводьев оказалась для нее непосильным испытанием, и она попросту вывалилась из седла. На ее счастье, нога не застряла в стремени, а Лютик проявил галантность и остановился рядом с тем местом, где она упала. Запутавшись в одеяле, она еще некоторое время продолжала барахтаться, только глубже закапываясь в снег.
Пока я ее откопал, пока влил в клацающую зубами и шмыгающую носом девушку несколько декоктов, пока завернул ее в два одеяла, взгромоздил в седло и накрепко примотал к нему, солнце окончательно взошло. Электра покачивалась в седле, будто мешок с картошкой, но выпасть из него не смогла бы теперь и при сильном желании. Предупредив Лютика, что если его хозяйка все же умудрится вывернуться из веревок ждать их никто не будет, я вскарабкался в седло и мы поехали дальше. Разумеется, меня посещала светлая мысль о том, чтобы пересыпать барахтавшийся в снегу сверток порошком из молочая и оставить ее здесь, но это не имело бы ровным счетом никакой практической пользы. От погони меня бы это не спасло, едва ли это даже задержало бы ее.
