Лорел Гамильтон - Глоток Мрака
— Он стреляет в кошмары, — сказал Дойл.
— Что? — спросила Грегорио.
— Иллюзии заставляют видеть не вас, а монстров. Он не понимает, что он стреляет в вас, — сказала я.
— Но мы все одеты в антимагический материал, — сказала она.
— Вы уверены, что этот Мерсер носит его? — Спросил Дойл.
— Они могли убедить его снять это, — сказала я.
Она чертыхнулась и вернулась к разговору с Доусоном по рации. Послышались еще выстрелы. Грегорио оторвалась от рации с мрачным лицом.
— Мы должны были убить Мерсера, нашего собственного человека. Он думал, что он он опять попал в засаду в Ираке.
— Верните мужчин в грузовики, — сказал Дойл. — Скажите им, что нельзя верить ничему, что они видят за пределами машин.
— Слишком поздно, Дойл, — сказал Рис. Они обменялись слишком серьезными взглядами.
— Мы можем попробовать противостоять иллюзиям, — сказал Дойл.
— Вы — наш подзащитный, — сказала Грегорио. — У меня совершенно точные приказы — вы не покинете эти машины, пока я не доставлю вас к самолету.
Я схватила руки Дойла и Риса. Это была ловушка для нас, для моих мужчин и меня. Я была согласна с Грегорио, но… Крики продолжались.
— Сержант Доусон, ответьте мне! — кричала Грегорио в рацию.
— Мужчины стали истекать кровью. Кровоточат старые раны, но они опять открылись. Что, черт возьми, происходит?
— Кел — принц Старой Крови. Это не значит, что он древнего происхождения, — сказал Дойл.
— То есть это принц делает? — спросила она.
— Да.
Я сидела здесь, в хаммере, рядом с моей смертью, крепко держать за моих мужчин, и не могла думать. Возможно прошедшие несколько дней или месяцев наконец догнали меня. Я застыла в нерешительности. У человеческих солдат не было никаких шансов справиться с этой магией, но эта ловушка предназначена нам, а значит у Кел и его союзники были готовы противостоять нам. Я дралась на дуэли со многими их них, когда Кел пытался меня убить их руками. Я знала их возможности, и некоторые из них были ужасающими.
— Стреляйте в них, — сказала я. — Сидхе не пробовали выстоять против пуль.
— Мы не можем стрелять в принца и его стражей, если они не нападают на нас с чем-то видимым, что потом можно будет доказать в суде, — сказала Грегорио.
— Кел может отобрать у большинства из вас всю кровь, даже не доставая оружие, — сказала я, наклоняясь вперед, насколько позволял ремень безопасности.
— Но мы не сможем доказать, что он это делал, — сказала она. — Вы никогда не пытались доказать магическое нападение в военном суде. Я пыталась. Это не так легко.
— Вы допустите, чтобы они все погибли? — спросила я.
— Мы можем помочь им, Мередит, — сказал Дойл.
Я повернулась к нему. — Именно этого он и добивается, Дойл. Ты это знаешь. Он причиняет боль солдатам, чтобы выманить нас.
— Да, Мередит, — сказал он, обхватывая ладонью мое лицо, — и это хорошая ловушка.
Я покачала головой, стараясь не дать ему дотронуться до меня. — Предполагается, что солдаты нас защищают.
— Они умирают, чтобы защитить нас, — сказал он.
Мне стало трудно глотать, глаза жгло от слез. — Нет, — прошептала я.
— Ты останешься в этом грузовике, независимо от того что случится, Мередит. Ты не должна выходить.
— Как только вас убьют, они вытащат меня. Они вытащат меня, и убьют меня и ваших будущих детей.
Он вздрогнул так, как я никогда не видела до сих пор. Мрак никогда не вздрагивал. — Это жестоко, моя Принцесса.
— Правда часто жестока, — сказала я, и позволила гневу пролиться в моих словах.
— Она права, капитан, — сказал Рис.
— Ты позволишь им умирать вместо нас? — спросил Дойл.
Рис вздохнул, затем поцеловал меня в щеку. — Я последую туда, куда ведет мой капитан, ты это знаешь.
— Нет, — сказала я громче.
— Я не могу позволить ни одному из вас выйти из машины, — сказала Грегорио.
— Как Вы остановите нас? — спросил Дойл, его рука уже была на ручке двери.
— Дерьмо, — сказала она, и начала что-то говорить по рации.
Дойл коснулся ее плеча. — Не говорите им, что мы выходим. Пусть это будет неожиданностью.
Она отпустила кнопку и посмотрела на него: — Принцесса права. Эта засада задумана, чтобы вытащить и убить вас.
Он повернулся ко мне. — Поцелуй меня, Мередит, счастье мое.
Я покачала головой. — Нет.
— Ты не поцелуешь меня на прощание?
Я хотела закричать на него, что не буду с ним прощаться. Я не могла согласиться с его глупым решением, но в конце концов, я не могла отпустить его без поцелуя.
Я поцеловала его или он поцеловал меня. Поцелуй был нежным, его руки обхватили мое лицо, потом он потянул меня в свои объятия, прижав нас друг к другу. И отодвинулся, в последний раз целомудренно поцеловав меня в губы.
— Моя очередь. — сказал Рис.
Я повернулась к нему со слезами в глазах. Я не кричала, пока. Лицо Риса было таким грустным, нежным, но очень грустным. Он начал целовать меня легко, затем обхватил меня с отчаянием, почти мучительно, и поцеловал меня так, как будто мои губы были пищей, водой и воздухом, и он умрет без моего поцелуя. Я упала в свирепость его рта, его рук, его тела, и когда он наконец отодвинулся, мы оба не могли дышать.
— Ничего себе, — заметила Грегорио, затем сказала, — Простите.
Я даже не посмотрела на нее, глядя только на Риса. — Не уходи.
Дверь позади меня открылась и я успела повернуться, чтобы увидеть, как Дойл выскользнул из машины. Я прошептала, — Если я твоя королева, тогда я могу приказать, чтобы ты остался.
Дойл развернулся в дверном проеме. — Я поклялся никогда снова не оставлять людей, которые умирают из-за меня, Мередит.
— Дойл, пожалуйста.
— Ты есть и всегда будешь моим счастьем. — И вышел.
Звук сорвавшийся с моих губ, был почти криком, но это было совсем не то, что я хотела когда-нибудь услышать от самой себя.
Открылась дверь с другой стороны от меня, и я повернулась посмотреть на поднимающегося с сидения Риса. — Рис, нет!
Он улыбнулся мне. — Знаешь, я бы остался, но я не могу позволить ему уйти без меня. Он мой капитан, и был им больше тысячи лет. И он прав. Я тоже поклялся не позволять людям снова умирать за меня. Это было неправильно тогда, и все еще остается неправильным. — Он коснулся пальцами моего лица.
Я попыталась удержать его руку, прижав ее к своей щеки. — Не уходи.
— Знай, что я люблю тебя больше чести, но Дойл не был бы Дойлом, если бы он чувствовал то же самое.
Первая слеза проложила горячую и болезненную дорожку по щеке, когда он убрал свою руку. Я держалась за него обеими руками. — Рис, пожалуйста, ради Богини, пожалуйста!
