Наталья Загороднева - Ловцы душ
Я закричала, отбросила камень, будто обожглась.
В тот же момент завибрировал телефон в кармане тети Маши. Она выхватила трубку, торопливо нажала кнопку вызова.
- Максим! Что?
Она слушала и смотрела на меня с ужасом, на глазах бледнея. Я выхватила у нее трубку, поднесла к уху.
- Так что ты скажи ей как-нибудь осторожнее... Долго он не протянет. Сейчас уже его сердце снова запустили, но как-никак, он пережил клиническую смерть...
- Что?! - закричала я.
- Аня? - смутился Максим. - Кхм, ты бы приехала в больницу... Тут Сереже стало хуже.
- О боже! - похолодела я. - Еду!
Отключила телефон и смотрела на него, ничего не соображая.
Тетя Маша сорвалась, побежала в комнату - очевидно, будить мужа.
Я слушала глухой замедленный стук своего сердца и с каким-то странным равнодушием говорила себе:
- Ну, вот и все...
Меня, как куклу, одели, впихнули в промерзшую машину, повезли в темноте под вой метели. Я не плакала. В голове все еще звучал тот голос, объявивший мне приговор. Скоро мы встретимся... Пусть так, не боюсь. Я очень скучаю по Сереже. И если он умрет, то пойду за ним.
У больницы, едва машина остановилась, я словно проснулась. Выскочила на мороз, побежала к светящейся стеклянной двери, у которой меня уже ждали. Максим встретил меня, с готовностью открыл передо мной двери, я побежала дальше, по коридору, не спрашивая, куда мне идти. Ноги сами привели в нужную палату. Мне не препятствовали, накинули на плечи халат. Я видела только лицо Сережи на белой подушке - осунувшееся, с темными тенями под глазами, серыми губами.
- Выйдите все! - попросила, и меня почему-то послушались.
Я подошла к кровати, села рядом с ним, взяла в руки его холодную ладонь.
- Я здесь, родной. Слышишь? Мы вместе. Как тогда, и всегда - мы вместе, Сереженька, душа моя.
На мониторах приборов нервно прыгали стрелки, тонкая зеленая линия чертила зигзаги. Я говорила, говорила, и линия становилась четче и спокойней. Я положила на грудь Сережи артефакт и шептала слова любви.
- Я скучаю по тебе. Сереженька! Не могу жить без тебя. И не буду. Ты только не бросай меня, прошу! Больше никогда не бросай. Держись за меня, за мой голос, слышишь? Что бы ни было - держись, умоляю...
Зеленая линия вдруг стала ровной, противно запищал сигнал. Я смотрела на грудь мужа, неподвижную - он не дышит.
Я вдруг ослабла. Прибежали какие-то люди, отпихнули меня от кровати, я отступала назад, пока не уткнулась во что-то мягкое, успела оглянуться, увидеть огромные глаза Максима с бездонными черными зрачками - и отключилась.
Покой и умиротворение... Усталая память молчит, не тревожит душу ни болью, ни гневом. Полная тишина, и биение сердца не слышно. Вот она - иная сторона, и все позади - тревоги и волнения, потери и удары. Здесь хорошо...
В смерти нет зла, смерть - благо, обретение приюта измученным странником, прошедшим долгий трудный путь. Изможденный, исстрадавшийся, он открывает дверь, за которой нет страхов, нет ожидания, нет времени. После дождей, бури, пронизывающего холода - теплый очаг, и родные руки дают питье, смывают кровь с израненных ног, обнимают, согревают. Нет препон и преград, лишь пожелай - и увидишь того, с кем был разлучен, казалось, навечно. Услышишь милый сердцу голос...
- Айя...
Это и есть награда за все испытания.
- Майана, душа моя, жизнь моя, открой глаза!
Сколько у тебя было имен? Сколько ты сменил лиц, пока мы были в разлуке? С тех самых пор, как создатель разделил нас - двуполых, на половинки, из ревности к нашей любви. Мы ведь не знали страха, и сравнялись с богами во всесилии - у меня за спиной был ты, а твою спину закрывала я. Но лица не видели... Да и не нужно нам было знать, какого цвета глаза - у нас была одна душа на двоих. Одна радость, одна вера. Жить - вместе, и умирать - вдвоем.
А теперь больно... Болит рассеченная кожа. Что у меня отняли? Крылья или тебя, дару? Что отрезали?
- Айя, я не могу потерять тебя, едва найдя! Вернись, слышишь?! Не оставляй меня...
Оставить тебя. Беззащитного, с открытой спиной. И безвольно наблюдать, как ты бьешься в одиночку, без моей помощи...
А потом искать. Искать, не помня, кого и зачем. И лишь у последней черты вспомнить... Я устала. Держи меня, не отпускай!
- Не отпущу...
Не открывая глаз, я подняла руки, обняла его за шею, потянулась, превозмогая боль, и его горячие губы нашли мои, приникли, делясь дыханием. И стало безразлично, что весь мир вокруг рушится, раскалывается на части. Его руки, его запах...
- Милостивые боги! - облегченно шепнул он, прижимая меня к себе. - Благодарю, что вернули мне ее...
Я счастливо вздохнула и уснула на его коленях. Просто уснула.
Проснувшись, увидела его рядом - спящего. Даже во сне он хмурился, на лице залегли тени. Провела рукой по его волосам, с любовью и нежностью коснулась пальцами его губ. Он открыл глаза, и я увидела в них себя. Улыбнулся горько и грустно.
- Как долго я спала? - Даже шепот давался мне с трудом.
- Вечность,- ответил он.
- Как я оказалась здесь?
- Упала мне на руки. Я едва успел подхватить.
- Что со мной?
- Ты ранена, не шевелись. Уже не страшно. Все позади.
Все вспомнилось. Дворец, праздник, сотрясение земли, разрушения... Храм, Кетцаль, Уца... Уца! Ее больше нет!
Я застонала, закрыла лицо руками, зарыдала. Тимнеон не спрашивал ни о чем, держал меня, пока я билась в бессильной ярости.
- Он все отнял у меня! Даже ее...
Только теперь я поняла, как она нужна была мне, пусть далеко, не рядом. Но я знала: стоит позвать - она прибежит, бесстрашно бросится на мою защиту, или просто побудет рядом, сочувственно урча, выслушает и посмотрит так преданно, как могут немногие люди... Она спасла мою жизнь. А я ее - не смогла.
- Не плачь, Айя, все уже кончилось.
- Нет, Тимнеон,- горестно сказала я,- все только началось. Это начало конца.
Он помрачнел, и не ответил. Взял мою руку, поднес к губам, прижал, закрыв глаза.
- Пусть так. Каждое начало - конец былого. Но мы будем вместе. Больше я тебя не отпущу, Айя. И пусть меня проклянут боги за это.
- Ты не понимаешь,- оттолкнула я его руку. - Я во всем виновата!
- Никто ни в чем не виноват,- тихо сказал он. - Мы сами выбрали этот путь. Теперь ты со мной, и пусть так будет.
Я промолчала, не зная, что ответить.
Он сам ухаживал за мной. Терпеливо поил, кормил из рук, как дитя. А я болела вовсе не телом. Не стала говорить ему, что раны мои могут затянутся, стоит лишь приказать. Я болела душой, за мертвых, которых уже не вернуть, и за живых, по моей вине оставшихся без близких.
