Ариса Вайа - Лепрозорий (СИ)
Тигр, шумно обнюхивая землю, направился прямиком к порогу. Сжав неваляшку покрепче, Химари, едва дыша, пошла за ним.
Трава под ногами доходила до колена, цеплялась крапивой за полы кимоно, приминалась от каждого кошкиного шага. В кустах сверчало, а где-то вдалеке гудел пирующий город.
Раньше Химари верила, что все будет хорошо. Что в этом мире для нее обязательно найдется свой райский уголок, свой кусочек счастья. Всем сердцем верила! А все пошло наоборот. Ну почему разбивалось абсолютно все, чего она касалась? Почему оно рушилось? Почему от убеждений оставались одни лишь осколки? Почему эта жизнь постоянно, раз за разом, хотела ее сломать? Может, ей это удалось. Химари казалось, что она проиграла. Она вдруг так отчетливо осознала твое поражение, что захотела взвыть раненым зверем. Все-все она потеряла. Все разрушила. Все уничтожила. Империя не пошла бы крахом, будь она рядом с отцом на войне. Ясинэ была бы жива и не дала бы ангелам сесть на трон, не убей она ее. Сейрен прожила бы дольше, решись Химари прийти ей на выручку вовремя. И дети были бы с ней, вернись она тогда, двадцать лет назад, хотя бы на полчаса раньше, хотя бы на четверть часа. До чего же было горько и обидно. От злобы на саму себя Химари швырнула обломанную игрушку в ступени, разбив ее окончательно. До крови прикусила губу от невыносимой боли и бросилась в дом.
Распахнула деревянные двери и свернула по коридору. Ее несло по хлипким половицам в самую дальнюю комнату с видом на городские огни. Она ворвалась в нее, утирая кровь с губ, с силой открыла высокий шкаф. Рука сама потянулась за темным шелковым кимоно на вешалке. Сглотнув подступивший к горлу мерзкий ком, Химари вытащила его и, встряхнув, накинула на плечи. Укуталась в него, словно промерзла до костей, вжалась, запахивая ткань в несколько оборотов. Оно все еще терпко пахло горьким шоколадом.
С дрожащими губами оглядела комнату, любимая спальня была такой чужой и родной одновременно. Круглое окно почти на всю стену, из которого так приятно было смотреть на город и горы вдали, дрожало от натиска ветра. Просторная пышная кровать, на которой было так здорово валяться и ни о чем не думать, покрылась толстым слоем бархатной серой пыли. Шкаф затянуло паутиной. Посильнее укутавшись в кимоно, Химари вышла из спальни и через весь коридор медленно побрела в сад, волоча за собой слишком длинное мужнино кимоно.
Тигр лежал у порога, лапой лениво покачивая уцелевшую голову сломанной неваляшки. Он только глянул на вышедшую кошку и снова вернулся к своему скучному развлечению.
Химари, сжав в ладонях ворох шелковой ткани, упивалась ароматом горького шоколада. Пусть Хайме не было с ней, но этот запах успокаивал, придавал сил и был путеводной нитью между ее жизнью и его смертью. Глубоко вздохнув, она пошла по каменной тропинке, почти полностью утонувшей в траве, к своему заветному месту, самому сокровенному, полному воспоминаний и глупостей.
За садом, превратившимся в густые заросли, было маленькое озерцо, когда-то полное воды. Теперь же оно опустело, а два скелета рыб были засыпаны землей и обломками развалившегося мостика. Обойдя его, Химари вышла на поляну, где у самого края обрыва росла могучая старая яблоня. Когда-то муж посадил ее из священного семечка, пообещав беречь Химари, как ее. С самой большой ветки спускалась качель — три дощечки, скрепленные вместе и подвязанные толстой веревкой. Кошка подошла к дереву и, обняв огромный ствол, припала всем телом. Обернулась, глядя на наливающийся закат. И даже усмехнулась, кутаясь в шелковое кимоно. Все будто по-старому, закрой глаза и поверь, что ничего этого не было, что только вчера был семейный ужин, все были живы, счастливы. Улыбнувшись, кошка присела на край качели и оттолкнулась в пустоту. Веревки заскрипели, но выдержали.
Химари помнила, как Хайме качал ее здесь такими же осенними вечерами. Она делала вид, что ей все равно, что ей наплевать на его старания, хотя ей безумно нравился свистящий в ушах ветер. Хайме подхватывал ее, невесомую, и поднимал в воздух, усмехаясь. Он твердил «Я знаю, что тебе нравится». И она сдавалась, заливаясь смехом.
Кошка помнила, как он бесшумно подкрадывался к ней, когда она сидела на самом краю, наваливался сверху, а она возмущенно пищала и грозилась порвать его в клочья. Хайме никогда не слушал угроз, позволяя себе щекотать ее и трепать прически, которые она делала несколько часов.
Он забирался на яблоню и дразнил ее оттуда — «Что ты за кошка?! Лазить по деревьям не умеешь!». И она шипела, нервно снимая пять слоев одежды и забиралась к нему в одних штанах, кидалась душить с криками «Облезни! Чтоб ты грохнулся!». А он накрывал ее сверху своим кимоно и крепко обнимал, не давая брыкаться.
Сколько же терпения и прощения было в нем, что он выносил ее несколько веков, и все так же любил, все так же баловал и заботился.
Хайме срывал самые красивые яблоки и дразнил ее, поднимая их выше головы. И она прыгала возле него, едва доставая до плеча. Он думал, что злит ее. Но Химари знала, что один удар, и это яблоко она будет грызть, сидя на его спине и не давая даже пошевелиться. Но все равно продолжала прыгать, возмущенно мявкая и повторяя «Отдай! Отдай!».
Химари с силой стиснула собственные плечи, вдохнув запах горького шоколада. Хайме больше не было. Никто больше не обнимал и не целовал. Она никому и никогда не была нужна так, как ему. Сейчас она это понимала. Вот только теперь, когда она так нуждалась в нем, в его любви, в его тепле, его не было рядом. И никогда не будет. Больше никто не укроет ее плечи и не станет дразнить яблоками. Больше никто ее так не полюбит. И больше никого на свете она не сможет любить так же, как его.
С самой верхушки могучей яблони сорвалось спелое яблоко. С шорохом листьев промахнуло мимо ветки с качелями и упало кошке в ладони. Химари провернула его в руке, любуясь, как отливает лиловым бок зрелого яблока в слабых лучах уходящего солнца. Наливное, пунцово-алое, твердое. Кошка улыбнулась теплым воспоминаниям и откусила кусочек. Ей казалось, что с того света муж преподнес ей лакомый подарок.
Но пора было идти и, ловко соскользнув с качели, Химари направилась обратно к дому.
Напротив самого входа полулежал, облокотившись на старое дерево, обглоданный временем и насекомыми скелет. Ржавый клинок торчал меж сломанных ребер, навсегда пригвоздив к земле. Черепушка держалась лишь на высохших связках, одежда, изъеденная молью, висела грязными выцветшими тряпками. Истинная неумолимая мощь природы — даже трава проросла сквозь тело, почти полностью скрыв в своих зеленых объятьях. Не будь меча, и никто бы не заметил труп. Химари шагнула было, но, споткнувшись, остановилась. Под ногами в траве и мхе угадывались кости от осыпавшихся крыльев. И даже вышитый императорский герб на форме скелета вторил все то же — мертвый ангел в кошкином саду пролежал больше двадцати лет. Глубоко вздохнув, Химари коснулась пальцами навершия меча в виде кошачьей головы. Самый любимый клинок ее дочери, драгоценный подарок на первое воскрешение, теперь был просто ржавой железкой. И до того это стягивало грудь изнутри, что не было сил даже плакать. Они убили ее! Убили! Убили! Они забрали прекрасную Тору, и даже в уцелевших архивах о ней не было ни слова. Ни о ком из них. Ни о дочери, ни о сыновьях, ни о муже. Сколько ни билась Химари, она не нашла ничего. И никого, кто бы мог знать. Словно их никогда и не существовало. Словно целых столетий просто не было.
