Варя Медная - Суженый
От слуги исходил почти осязаемый шквал негодования. Никогда прежде Якул не видел кроткого Хоррибла таким, как во время этой обличительной речи: брови сдвинуты, и весь он подтянутый, напружиненный и очень суровый. Что ни слово — то бритва.
— Хоррибл, послушай, ты не справедлив… — забормотал он.
— Нет, это вы послушайте! Вы не о принцессе печетесь, а о себе, о своем душевном равновесии. Это тем более нелепо, что вы его уже потеряли. А знаете, почему? Потому что побоялись решиться на то, чего хотели больше всего на свете. Можете винить отца в чем угодно другом, но этот выбор был только ваш, и последствия на вашей совести. Не мейстер, не госпожа Грациана, не члены Клуба, это вы, своими руками оттолкнули счастье, и пенять больше некому. Так что поделом вам! Я‑то всегда считал трусом себя, потому что боялся жизни, боялся выйти за стены замка, тешась мыслью, что и так знаю всё о мире снаружи. Но знаете что? Знать о мире и иметь смелость жить в нём — это две разные вещи. Те, кто боятся жить в полную силу, обречены на одиночество. Поэтому настоящий трус — это вы. И вообще я беру отгул, вот так‑то!
Якул хотел что‑то возразить, но, услышав последние слова, пораженно осел обратно в кресло.
— Ты меня… бросаешь?
— Да! — отрезал Хоррибл, поправил узел на галстуке и добавил уже обычным тоном. — Но только на один день. Хочу, знаете ли, так, слегка отвлечься, проветриться: заглянуть в соседнее королевство, слетать на другой конец земли, совершить морское плавание за тысячу миль отсюда, переместиться с помощью волшебного амулета в неизведанные дали, или ещё что‑нибудь в том же духе. Так что, с вашего позволения, откланиваюсь.
Он развернулся и с очень прямой спиной вышел из кабинета.
Якул продолжал растерянно смотреть ему вслед, даже когда дверь уже закрылась. Правда через минуту она снова открылась, и слуга уточнил:
— Я ведь могу взять Варгару на этот вечерок?
Глава 34
Про Дружбу, Любовь и пещерные фокусы
— Ливи…
— А? Да?
— Ты должна съесть мою ладью, — подсказал Озриэль.
— Ой, прости! — Я рассеяно повозила взглядом по клеточкам, переставила фигуру и бодро изрекла. — Вот так!
— Это был конь…
— Правда?
Ифрит со вздохом поднялся и направился к эркерному окну. Тень ниши наполовину скрыла его.
— Прости, я сегодня сама не своя. Лучше доиграем в следующий раз.
— Эту партию мы играем уже почти три недели.
— Неужели? — удивилась я. — Так это всё та же?
Озриэль отодвинул занавеску и выглянул наружу, хотя смотреть было не на что: уже стемнело, вдобавок накрапывал дождь, размазывая по стеклу остатки очертаний.
— Это нужно прекратить, — тихо сказал он.
— Ты прав, — я поднялась, сложила обе створки шахматной доски и наклонила её, ссыпая фигурки в мешочек. — Начнём другую, эта какая‑то неправильная.
— Я не о шахматах, Ливи.
Что‑то в его тоне заставило меня отложить доску, а дыхание — участиться.
Озриэль стоял ко мне спиной, засунув руки в задние карманы брюк, и рассматривал темень за окном.
— О чем ты? — неуверенно спросила я и приблизилась.
В черном стекле отражалось бледное размытое пятно вместо лица.
Он повернулся, глядя в пол, взял меня за руки и вскинул глаза:
— Ты меня больше не любишь, Ливи?
— Как… — я запнулась, — ты можешь такое говорить? Конечно, я люблю тебя, Озриэль! — Голос сорвался, а внутри всё сжалось.
Я положила руку ему на щеку, чувствуя, как пульс бьется на кончиках пальцев.
Я не лгала: ещё ни к кому и никогда я не испытывала такого тепла, доверия и нежности, как к Озриэлю. С ним было хорошо и легко, как… с Микой. Только Мика друг, а Озриэль — возлюбленный и жених.
С минуту он внимательно смотрел на меня, наклонив голову к плечу, а потом накрыл лежащую на щеке ладонь своей.
— Но его ты любишь больше.
Я отдернула пальцы, отошла в глубь комнаты и начала нервно переставлять фигурки на каминной полке.
— Не понимаю, о чем ты. И к чему вообще завел этот разговор.
— Ты осталась в замке дракона, Ливи. Твоё сердце до сих пор там.
— Глупости! — Я так резко развернулась, что задела взметнувшимися юбками экран, и несколько искр прожгли в подоле дырочки. Отряхнув его, я решительно подошла к шкафу, распахнула створки и принялась рыться внутри. — Ведь столько раз за прошедшие недели предлагала тебе вытащить эту дурацкую занозу, но постоянно находились какие‑то срочные дела и причины, чтобы всё отложить. Теперь причины закончились!
— Ливи, я был в замке не только в тот день, но и накануне, и видел оба ваши танца. Я ни в чем тебя не виню, но… на меня ты никогда не смотрела так, как на него.
— Да где же эта коробка? — чуть не плача воскликнула я. — А, вот! — Вытащив её из‑под груды вещей, я попятилась на середину комнаты и откинула крышку. — Давай извлечем щепки прямо сейчас!
Озриэль замолчал, безотчетно откидывая локоны пятерней, но они раз за разом падали обратно на лоб.
На лице отразилась внутренняя борьба. Загипнотизированный взгляд был прикован к щипцам на атласной подкладке.
Я вынула карточку с инструкцией и помахала ею:
— Дело пяти минут. И прощай стрела Вечной Дружбы. — Я с притворной строгостью сдвинула брови. — Или ты собрался сбежать из‑под венца? Предупреждаю: папа держит отличных борзых и браше[1].
Озриэль вымученно улыбнулся, подошёл, взял карточку, посмотрел на неё и порвал.
— Что ты делаешь? — вскричала я и хотела броситься собирать клочки, но ифрит удержал.
— Я обещал сделать тебя счастливой, Ливи, но солгал. Невольно. Думал, что смогу, но теперь вижу: это не в моей власти, как бы мне ни хотелось обратного. А сам я тоже не буду счастлив, зная, что сделал несчастной тебя.
— Но я буду счастлива, — горячо возразила я, стискивая его пальцы. — Мы оба будем! — И зачем‑то добавила: — Я научусь играть в шахматы, обещаю…
— Вот за это я тебя и люблю, — улыбнулся Озриэль и заправил прядку мне за ухо. — Ты всегда искренне веришь в то, что говоришь.
Губы у меня задрожали.
— Не надо, Ливи, не плачь, — прошептал Озриэль, привлекая меня к себе, и прижался щекой к макушке. — Как жаль, что недостаточно просто очень сильно кого‑то любить, чтобы сделать его счастливым…
Я расплакалась, а потом подняла голову и вытерла тыльной стороной ладони глаза:
— Но тебе ведь необязательно уходить прямо сейчас, правда? Можешь побыть ещё немного?
— Уехать до ужина? Шутишь? Я только ради ваших мятных тефтелек сюда и приезжаю!
Я шутливо стукнула его и рассмеялась.
