Елизавета Абаринова-Кожухова - Искусство наступать на швабру
– Ничего страшного, нас-то они не тронут, – беззаботно откликнулся Грымзин.
– Почему вы так считаете? – глянул на него доктор. – Говорят, что дудкинцы весьма охочи до чужого добра.
Грымзин, выпивший третью рюмку пепси-колы, сделался откровенен, кажется, явно больше, чем положено банкиру:
– Дудкин через мой банк отмывает награбленное, так что, господа, мы можем себя чувствовать в полной безопасности.
Гераклов открыл было рот, чтобы высказать банкиру все, что думает о его темных делишках с мятежным председателем колхоза, но удержался. Он подлил себе "Сангрии" и развернул очередную газету.
* * *Радист Андрей Владиславович Отрадин отключил рацию и вышел из радиорубки. Едва он скрылся в конце коридора, как из запертой кладовки, где хранился старый такелаж, высунулась какая-то мрачная личность. Убедившись, что путь свободен, личность проскользнула в рубку.
A Отрадин тем временем уже спускался в машинное отделение, где правила бал мотористка Степановна. Завидев радиста, Степановна просветлела лицом и быстро вытерла пахнувшие машинным маслом руки о край фартука.
– Андрюша, это вы! – обрадованно воскликнула мотористка и страстно чмокнула радиста в щечку.
– Ах, Степановна, вы так добры ко мне, – смутился Андрюша. – Когда я вижу вас, когда слышу ваш голос, то мне вспоминаются незабвенные строки сонета Шекспира. Знаете, дорогая Степановна, в переводе замечательного кислоярского поэта господина Покровского он звучит гораздо современнее, чем в оригинале.
– O, пожалуйста, почитайте! – воскликнула Степановна, все так же страстно глядя на Отрадина. Тот вынул из кармана книжку "Сонеты Вильяма Шекспира" Кислоярского издательства "Светоч" и вдохновенно зачитал:
– Постыло мне, подохнуть бы скорей,
Чтобы не видеть, что кругом творится,
Как, не стесняясь, изо всех дверей
Ползет разврат, чтоб СПИДом воплотиться...
Степановна слушала, влюбленно глядя на Андрюшу, а тот вдохновенно продолжал:
– Безвкусицы мне больно слышать клич,
Опошлено давно святое чувство,
На сцене и в газетах – жуткий кич,
Порнухою подменено искусство...
Коррупция, бесправие, развал,
Куда ни глянь – сплошное разгильдяйство,
Разрушено народное хозяйство,
И мафия повсюду правит бал...
Вдруг радист крепко закашлялся, и Степановна протянула ему стакан воды.
– Благодарю вас. – Отрадин медленными глотками выпил воду, а стакан рассеянно сунул в карман. Мотористка, зачарованная бессмертными строками великого Шекспира, этого даже не заметила.
– Да-да, – сладострастно шептала она, – вот до чего довели страну новые власти. Разве при нас... то есть раньше разве была порнуха? И СПИДа тоже не было. Зато законность соблюдалась. Постойте, Андрюша, куда вы?
– Сыграл бы в ящик, смерть вкусив, как сладость -
Да не хочу врагу доставить радость,
– скороговоркой прочитал радист последние две строчки сонета. -Извините, Степановна, работа есть работа. Но завтра я к вам обязательно загляну. Или вы ко мне в радиорубку. – C этими словами Отрадин поспешно покинул машинное отделение.
* * *На камбузе работа шла вовсю. Кок Петрович, опершись на костыль, колдовал над плитой, размешивая огромной поварешкой какое-то варево в котле, из которого несся не очень аппетитный запах. То и дело он зачерпывал из котла и пробовал свою стряпню, не забывая угостить и Гришу, который привычно сидел у него на плече. Время от времени кок подсыпал в котел то соль, то перец, отчего варево становилось все более острым, не делаясь при этом более аппетитным. Но Петрович не унывал – он явно ощущал себя художником, трудящимся над художественной отделкой очередного шедевра.
– Крррасота! – кричал Гриша после очередной дегустации. – Здорррово, Петрррович!
Егор сидел за столом и старательно чистил картошку, наблюдая за священнодействиями Петровича.
– Иван Петрович, по-моему, у вас что-то горит, – заметил Егор.
– Да-да, спасибо, что напомнил. – Серебряков уменьшил огонь под сковородкой, в которой жарилось что-то уж и вовсе непонятное. – Ничего, сегодня мы угостим наших буржуев настоящим флотским обедом.
– Буррржуи! – подхватил Гриша. – Да здррравствует пррролетарррская Ррреволюция!
Егору показалось странным слышать такие речи от бравого кока, а уж тем более от его ворона, однако толком поразмыслить на эту тему он не успел: в камбуз ввалился политик Гераклов.
– Ну, работа кипит вовсю! – радостно констатировал он, обозрев творящееся на кухне. – И вообще, поглядели бы вы, как слаженно трудится наш дружный коллектив. И капитан, и штурман, и мотористка... Один я слоняюсь без дела.
– Такая у вас, у политиков, работа, – пробурчал Петрович. – Можете капусту порезать, хоть какую пользу принесете.
– А и правда. – Господин Гераклов подошел к столу и принялся огромным ножом шинковать уже наполовину разрезанный качан. – Ничего, друзья мои, думаю, что и я смогу принести пользу общему делу. Вот приплывем на остров... – Константин Филиппович мечтательно вздохнул и отправил к себе в рот прохладную кочерыжку.
– Остррров сокррровищ! Пиастррры! – радостно закаркал Гриша. Егор бросил быстролетный взор на Петровича – тот показался наблюдательному юнге несколько смущенным, будто Гриша по простоте душевной сказал нечто такое, чего ему, по мнению хозяина, говорить никак не следовало.
– Какой еще остров? – поспешно, будто желая загладить Гришины слова, переспросил Серебряков. – Что-то я не помню здесь поблизости никаких островов.
– Здесь нету, а на Кислом море есть, – объяснил Гераклов. Егор многозначительно кашлянул. – Ну ладно, не буду вас отвлекать глупыми разговорами, – вдруг засобирался политик. – Пойду бездельничать дальше.
Но в коридоре его догнал Егор:
– Константин Филиппович, зачем вы при Александре Петровиче заговорили про остров? – вполголоса сказал он. – Вас же сколько раз предупреждали, чтобы никому не слова!
– Петровичу я доверяю, – беспечно ответил Гераклов.
– Но ведь вы чуть не проболтались! А что вы знаете об этом Петровиче?
– Мне достаточно взглянуть на хорошего человека, чтобы понять, кто он такой! – заявил политик. – Но вообще ты, конечно, прав – лишнего говорить не стоит. – Гераклов вздохнул. – Особенно в политике. Если бы я следовал этому правилу, то уже, наверное, давно был бы министром.
– Ничего, может, еще и станете, – утешил Егор.
– Вторая заповедь политика – никогда не говори "никогда", -усмехнулся Гераклов. – А если откровенно, то я чувствую, что здесь что-то не так.
– И что именно?
