Андрэ Нортон - Леопард в изгнании
Корде явно был уверен в том, что они с Костюшко работают в паре и что он пал жертвой какого-то их хитроумного плана. Уэссекс не намеревался выводить его из заблуждения.
— Значит, вы теперь работаете на «Белую Башню», Корде? Опасно вести двойную игру, — сказал Уэссекс. Сочувствие в его голосе было неискренним, но он действительно жалел Корде как человека, который столько месяцев работал рядом с де Шарантоном.
— Нет, не на «Белую Башню», ваша светлость. Я служу прекрасной Луизиане. — Корде прикончил виски одним глотком, словно это была простая вода. Казалось, после этого ему стало легче дышать.
— Вы удивляетесь, почему Бонапарт послал сюда Шарантона, но нам интересно, зачем де Шарантон так стремился сюда. Что здесь есть такого, чего он так страстно желает? Затем мы подумали, что он ищет короля — настоящего короля. Только это не так. Или не совсем так.
— Луи, — сказал Уэссекс. Но Корде, похоже, не слышал его.
— Тогда я поехал с ним. Талейран решил, что я еду, чтобы свести старые счеты. Ха! Но у меня старые счеты только в Англии и Франции. Прекрасная Луизиана должна быть свободна, и мы должны быть свободны вместе с ней.
— Акадийцы, значит, — внезапно понял Уэссекс. — Вы служите Свободной Акадии.
— А вы думаете, я при Шарантоне ради того, чтобы целее быть, что ли? — резко спросил Корде. — Нет. Все это время мы никак не могли прийти к согласию, но если у нас будет истинный король, мы объединимся и свергнем тирана. Кайенцы, французы, баратарийцы — земли хватит на всех.
Почти век назад Акадия, французская колония на берегу Земли Принца Руперта, перешла в руки англичан. Французское население было ограблено шотландскими поселенцами и вытеснено с их земель на юг, во французскую Луизиану. Уэссекс знал, что акадийцы до сих пор оплакивают свою былую родину. Эта утрата еще меньше вызывала у них желание быть разоренными еще раз. Уэссекс еле заметно улыбнулся. Прямо-таки пир информации, хотя Корде явно дорого стоило ее собрать. И все же Уэссекс готов был поспорить, что Корде рассказал все, что знает, и что он имеет в виду именно Луи Капета — но никак не Грааль.
— Это правда. Если вы сумеете найти Луи и если Луизиана встанет за него. Но революция — дело тонкое. Французы это испытали на собственной шкуре.
Корде застонал, обхватив голову руками и опершись локтями о стол.
— Все разваливается, ваша светлость. Шарантон хочет заполучить истинного короля и уничтожить его — ему взбрела в башку сумасшедшая мысль, что он сам может стать тут королем и править этой страной. И ведь есть еще что-то, чего он мне не рассказывает, ведь так? Что-то такое, что он планирует на канун Дня Всех Душ.
— Это 31 октября? — сообразил Уэссекс.
Канун Дня Всех Душ считался одной из двух ночей Силы в году. Но действуют ли здесь законы магии Старого Света?
— Он задумал что-то особенное, что-то такое, с чем, по его мнению, даже я не смирился бы. Я! — с горечью проговорил Корде.
Уэссекс бросил на Гамбита оценивающий взгляд. Он всегда считал акадийца холодным, бесстрастным убийцей, специалистом своего дела и человеком, не вовлеченным в политику, но надежным. В течение многих лет Корде устранял врагов имперской Франции так же бесстрастно, как опытный садовник пропалывает свой сад; он совершал убийства и исчезал, словно дым. То, что его два года назад накрыли в Мункойне, было просто чрезвычайным везением для Англии, а не ошибкой Корде. На допросе с пристрастием в «Белой Башне» Корде не выдал ничего, и, видимо, его на кого-то обменяли, потому что в следующий раз Уэссекс встретил его уже в Дании.
Но в Дании Корде уже служил не Франции, а, как понял теперь Уэссекс, Луизиане.
— Значит, вы все делали именно для этого, да? — негромко сказал Уэссекс. — Все ради этого.
Корде замотал головой.
— Он все знал, Черный жрец. Мы заигрывали с обеими сторонами, чтобы оставаться ни при чем. Он хотел, чтобы Луизиана восстала и свергла тирана, а у него в случае победы Священного союза оставалась нора, где он мог бы затаиться. Но если так случится, то что будет с акадийцами? Теперь это наша родина, и мы никуда отсюда не уйдем, милейший. — Корде налил себе еще виски. Это был уже третий стакан, но акадиец даже и не начал пьянеть, только теперь у него руки перестали дрожать.
— Значит, в Луизиану вас направил Талейран, понимая, что вы сделаете все, чтобы сбросить де Шарантона, и избавите самого Талейрана от лишних хлопот, поскольку Луизиана нужна вам самим. Но он не знал, что вы не в одиночку работаете, — сказал Уэссекс, и все кусочки мозаики у него в голове встали на место.
— Нет-нет. Сначала я служил Акадии. Кому какое дело, если я убью какого-то англичанина? Но потом мы услышали, что король Луи жив.
— И вы понадеялись, что он сместит Наполеона и снова объединит Луизиану и Францию короной Бурбонов?
— Но он снова исчез, — грустно улыбнулся Корде. — И корсиканец отдал нас во власть де Шарантона.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — заявил Уэссекс — Он объединит тех, кто больше всего на свете желает Луизиане свободы и независимости.
— Но у нас нет лидера. Нет никого, кто согласился бы возглавить нас, кроме наследника Бурбонов, а он у Тритона. Мы едины — но это нам не поможет, если Шарантон всех нас перережет раньше. А теперь, ваша светлость, рассказывайте, какие виды у «Белой Башни» на прекрасную Луизиану и чего от нас ждут взамен. Если вы привезли чародея, который сможет потягаться с де Шарантоном, то я его что-то пока не вижу.
Значит, Луи мертв. Упомянув о Тритоне, Корде явно намекал на то, что бедный юноша утонул. Уэссекс пока отмел эту мысль. Он не хотел об этом думать, пока не найдет более надежного убежища. А сейчас он размышлял о том, что Корде вроде бы готов оставаться его союзником. Неожиданная lagniappe, как сказали бы акадийцы.
— Боюсь, вам придется спросить о подробностях у Костюшко, почтеннейший Корде, — вежливо соврал Уэссекс. — Я здесь не из-за этого. У меня срочное дело в Новом Орлеане.
Воцарилось молчание. Корде раздумывал над словами герцога. Но в конце концов принял все как есть, поскольку, нравилось это Уэссексу или нет, Корде возился с ним именно потому, что Уэссекс никогда не помышлял о том, чтобы сделать Луизиану частью Нового Альбиона. Корде пошел бы на что угодно, лишь бы его народ не был снова изгнан со своей родины, и Уэссекс испытывал даже невольное уважение к самоотверженности акадийца, хотя методы его были для герцога неприемлемы.
— Я вернусь завтра в полдень, — сказал Корде, и горькие складки в углах его рта обозначились четче. — Буду вам весьма благодарен, если вы не попадетесь снова на глаза Анни, ладно? Шарантон думает, что у меня на одной из плантаций есть любовница.
