Андрей Лукин - Подорожный страж
— А маги-дознаватели в корчму сегодня не заходили?
Мальчишка аж задымился от любопытства.
— Поутру двое заезжали, когой-то вынюхивали.
— Меня! — вырвалось у Стёпки, и гоблин был сражён. Незнакомый отрок, пришедший сразу видно издалека, отрок, которого ищут маги-дознаватели, у которого есть важное дело до дядьки Зашурыги, который ни в какую не хочет попадаться на глаза весичам!!! Дай гоблинёнку волю — он замучил бы Степана вопросами, выпытал бы из него все волнующие и страшные тайны… Но, сообразив, что гость не расположен попусту трепать языком, тем более, на виду у толкущихся вокруг дружинников, он сдержал своё любопытство и двинулся вдоль забора, выразительно мотнув лохматой головой: двигай, мол, за мной.
Он провёл Стёпку в обход корчмы, через скотный двор, через сараи, потом через крытое крыльцо заднего хода, в небольшую прихожую, заставленную корзинами и чугунками. За приоткрытой дверью Стёпка увидел стоящего у широкого стола пожилого грузного вурдалака с обритой наголо головой. Вурдалак резал сало большим ножом, рассказывал что-то весёлое двум дородным вурдалачкам и сам заразительно хохотал, показывая ослепительно белые клыки.
Мальчишка подскочил к нему, горячо зашептал на ухо. Вурдалак выслушал, кивнул, оглянулся на Стёпку, шагнул в прихожую, вытирая руки большим полотенцем. Он был большой и добродушный, как медведь, и пахло от него очень вкусно: жареным мясом и какими-то травами. Гоблинёнок тоже было сунулся следом за ним, но вурдалак развернул его, вытолкал прочь да ещё и тяжёлую дверь поплотнее прикрыл, нечего, мол, во взрослые дела нос свой неумытый совать. После чего вопросительно уставился на Степана. Лицо у него было широкое, добродушное, но видно было, что характер у него непростой и что умеет он и сердиться, и ругаться, и приказывать, и вообще жизнью он бит и многое видал. Стёпка как-то сразу проникся к нему доверием, у него такое чувство появилось, что в этой корчме он будет в полной безопасности и никакой маг не посмеет здесь на него напасть.
— Я с дядькой Неусвистайло ехал… — Зашурыга кивнул, признавая, что знает такого, и Стёпка с облегчением продолжил. — Мы кое-кого на Бучиловом хуторе встретили, и нам с ним пришлось порознь добираться. Ну, так получилось… Я… Мы напрямик пошли, через сопки. Дядько сказал, что вы поможете, если что. Он ещё сюда не приезжал?
— Нет.
— А Сушиболото с сыновьями?
— Те были. Вчера вечером заглядывали, тоже спрашивали Неусвистайло. Маги опять же давеча шастали. Эти… в тёмных плащах.
Вурдалак окинул его внимательным взглядом, спросил, помедлив:
— А не тебя ли?..
— Меня, — признался Стёпка. — Мы из-за них и разошлись. Дядько дорогой поехал, а меня лесом отправил и велел здесь дожидаться. Но если что… Я… Я могу заплатить.
— Раз велел, значит, дождёшься. И деньги твои мне не надобны. У нас с Неусвистайло свои счёты.
Он оглянулся, гулко крикнул:
— Застуда, подь мигом сюды! Проводи мальца… в летник над баней. Устрой его там, да накорми опосля. Он у нас ночевать будет. Да чтобы весичи его не приметили.
Застуда ґ молодая вурдалачка, смешливая, круглолицая, русоволосая, с длинной косой — провела его через задний двор. Там стояли длинные столы под навесом, сидели мужики попроще, тайгари, гоблины и вурдалаки. Ели, балагурили, громко смеялись, о чём-то азартно спорили. На Стёпку никто внимания не обратил.
Они поднялись по маленькой лесенке на чердак над баней. На полу у окна было раскидано свежее сено, стояли растоптанные чуни, висели на верёвках под крышей высохшие берёзовые веники. От обмазанной глиной трубы струился сухой жар.
— Здесь наши мальцы летом спят, — пояснила Застуда. — Скидывай свой мешок. Внизу в бане в кадке горячая вода стоит, сполоснись с дороги, а то пахнет от тебя.
— Чем? ґ чуть не обиделся Стёпка.
— Нежитью несёт. Ты в тайге не с мертвяками ли хороводил?
— И не только с мертвяками, — сказал Стёпка. — Неужели пахнет?
— Ещё как, мы такой дух завсегда чуем.
Ага, чуют они. Родственники ведь, наверное, с мертвяками, вот и чуют. Сам Стёпка ничего не чуял, кроме витающего над всей корчмой аромата жареного мяса и сводящего с ума запаха свежеиспечённого хлеба. Он даже не подозревал, что настолько проголодался. В пещере все мысли о еде начисто вышибло, да и потом совсем не до того было. А теперь, когда страсти и переживания остались позади, пустой желудок всё настойчивее принялся напоминать о том, что неплохо было бы подкрепиться чем-нибудь горячим.
— Одёжку тоже скинь, застирать её надо, — скомандовала Застуда. — А я тебе чистое на лавке внизу оставлю.
Вурдалачка крутнулась, взметнув вышитым подолом сарафана, поправила набитый сеном тюфяк, ещё раз осмотрела Стёпку с ног до головы, хмыкнула насмешливо и ускакала вниз по лестнице.
Стёпка скинул котомку, снял рубашку, помялся, покряхтел, потом снял с шеи тяжёлый амулет и ничего при этом не ощутил — страж даже не трепыхнулся. Вся грудь у Стёпки была исцарапана так, словно он взбесившуюся кошку за пазухой пытался удержать. Одни царапины уже зажили, а другие были совсем свежие. Кровь мою, гад, пил, и за мной же шпионил. Ну и лежи теперь в котомке, подгляд вражий, не достанется тебе больше кровушки молодецкой. Прав был Смакла, что не доверял тебе. А я, дурак, ему не верил. Спорил ещё зачем-то.
Он взял собой мыло, полотенце и спустился вниз. Скинул одежду, умылся как сумел, неловко поливая себя тёплой водой из большой бадьи, потом, вспомнив слова вурдалачки о запахе мертвечины, хорошенько намылил голову. Непривычно пахнущее грубоватое местное мыло сильно щипало глаза и царапало кожу. И очень плохо смывалось. Когда он уже вытерся и влез в разложенную на лавке слегка великоватую и непривычную одежду с чужого плеча, постучала Застуда, спросила из-за двери:
— Управился ли?
Стёпка влез в кроссовки, вышел на крыльцо, неловко заправляя широкую рубаху. Вурдалачка повела носом, ничего не учуяла и, вроде бы, осталась довольна, но затем опустила взгляд и нахмурилась:
— Сапоги свои почто не скинул?
— Я босиком не привык.
— Ишь какой… — фыркнула она. — Из бояричей разве? А по обличью и не похож.
— А сама? — Стёпка показал на изящные кожаные полусапожки с травяным узором по обрезу, виднеющиеся из-под просторной юбки. — Тоже не босая бегаешь.
— Я девушка. Мне ноги колоть да марать зазорно. Замуж не возьмут, — захохотала она.
— А мне, значит, и с грязными ногами ходить можно, да? — буркнул Стёпка, подтягивая спадающие штаны.
— Тебе о невестах рано думать. Мал ещё. Снедать будешь?
— Чего?
— Голодный, говорю? Щей горячих хочешь?
