Леонард Карпентер - Конан и осквернители праха
Между тем Осгар, в отличие от киммерийца, не вынес мучительного жара и выпустил меч. Мгновением позже выпустил его и Хораспес. Меч упал в воду между ваниром и пророком, и там, где он утонул, взвилось большое облако раскаленного пара, почти скрывшее Осгара. Странно!.. Тучи пара не рассеялись мгновения спустя, как это бывает, когда кузнец окунает в воду горячую сталь. Пар продолжал со свистом бить вверх. И Конан увидел, как волшебник быстрым, хищным движением ткнул рукой внутрь клубившегося облака. Тому, против кого было нацелено это движение, явно ничего хорошего ждать не приходилось...
Такое зрелище подстегнуло Конана и заставило его сделать новое усилие. Ярость все еще помогала ему справляться с болью в обожженной ладони. И он воспользовался тем, что Хораспес отвлекся. Нечеловеческая хватка пророка по-прежнему удерживала меч под водой, не давая замахнуться. Ну так что ж!.. Конан крепче сжал на рукояти покрытые волдырями пальцы и изо всех сил, умноженных яростью и отчаянием, ткнул острым лезвием вверх и вперед!..
Он почувствовал, как скользнул клинок сквозь нечаянно раскрывшуюся ладонь Хораспеса. Еще миг – и он попал в цель. Кончик, светящийся от жара, зашипел о мокрое одеяние. Потом вошел пророку в живот. Перегретое лезвие вдвинулось в плоть, словно раскаленный нож – в холодное масло. Пройдя насквозь, оно горбом натянуло ткань у него на спине. Прожгло ее – и осталось торчать, светясь в сумерках, точно факел. Только тут Конан выпустил рукоять, уворачиваясь от скрюченных, как когти, пальцев пророка, потянувшихся к его руке.
Хораспес повернулся к нему лицом. Его глаза выступили из орбит, рот раскрылся в мучительном оскале, и оттуда повалил пар. Меч, проткнувший его, сиял чем дальше, тем ярче. Хораспес схватился за него пухлой рукой... и начал корчиться всем телом. Теперь он напоминал скорее не смертельно раненного человека, а бесформенную котлету, жарящуюся на вертеле. Бот он задохнулся, ахнул... и повалился навзничь в темную воду.
Конан не побежал прочь. Он внимательно смотрел, как плавает, исходя паром, тело поверженного колдуна. Так смотрят на зарубленную змею, убеждаясь, что она действительно издохла. Только спустя некоторое время он обошел отвратительный труп, желая посмотреть, что же там с Осгаром. Могильный вор неподвижно лежал в нагревшейся воде. Конан подхватил тяжелое тело и оттащил его в сторону.
Его друг-соперник был мертв. Посередине груди зияло обугленное отверстие вроде тех, что оставили ладони пророка на теле бедняги Арамаса. Опустив мертвеца обратно в воду, Конан снова посмотрел на Хораспеса и увидел, что рука колдуна, торчавшая из грязи, сжимала какой-то обгоревший ком.
Сердце Осгара.
Содрогаясь, Конан наконец собрался с духом и прикоснулся к горячей, обваренной плоти Хораспеса. При этом он с удивлением отметил, что его собственные ожоги почти не ощущались. Очень осторожно он разжал стиснутые пальцы Хораспеса и положил обугленный ком в воду рядом с его законным владельцем...
Битва кругом него, казалось, растворилась в ночи. Уцелевшие люди столпились на отмели близ городской стены. Несколько неупокоенных воинов все еще бесцельно шатались по площади, по грудь в воде. Им приходились туго: иссушенные тела так и порывались всплыть. Пока Конан смотрел, кое-кого из них унесло течением прочь. Мумии только бессильно барахтались. Воскрешенного царя нигде не было видно. Равно как и его царицы, их колесниц, повозок и остатков мертвого воинства. Между тем местом, где стоял киммериец, и входом в гробницу простиралась только вода, а по ней плясали рыжие отсветы факелов, еще горевших в своих скобах вокруг подножия пирамиды.
И пока Конан всматривался в разлив и созерцал плавающий сверху мусор, он вдруг понял, что движение воды было осмысленным. Тела, остатки мумий и всяческий хлам – все это постепенно собиралось вместе. И плыло в сторону Ибнизабовой усыпальницы, втягиваясь в разверстые ворота. По лестницам и коридорам пирамиды сейчас хлестал водопад, и его рев достигал городских стен. Казалось, выходцы из могил низвергались непосредственно в Загробный Мир!
Какая ирония, – подумалось киммерийцу. Все те, кто умер в этот день, и те, кому вовсе не следовало бы вставать из могил, бок о бок укладывались вкушать вечный покой. И укладывала их не знающая устали рука Отца Стикса...
Потом ушей молодого варвара достиг еще один звук, раздававшийся неподалеку, а именно лязг сшибающейся стали. Оказывается, на пологом возвышении у городских ворот еще оставалось достаточно Детей Ночи. Они лишились предводителя, но все-таки очень по-деловому наседали на вышедших из города царедворцев. Горожане пробирались по мелководью, желая укрыться от рукотворного наводнения за городскими стенами. В общем, опять сражение и всеобщая давка. Опасное дело! И царевна Эфрит была где-то там, в самой гуще!..
Конан без лишних раздумий направился к воротам. Он был без оружия и наполовину шел, наполовину плыл...
Глава двадцатаяМногая лета царице!
Наступило утро, но город, заглянувший в бездну светопреставления, все никак не мог прийти в себя. Как всегда бывало во времена войн, аллеи и переулки заполонил деревенский люд, искавший спасения внутри городских стен. Кто-то безуспешно пытался заснуть на жестких каменных плитах, кто-то бродил туда и сюда в поисках пищи и крова. Люди ходили по улицам, на которых дома и лавки были частью закрыты и заперты на все замки, частью – особенно те, чьи владельцы отсутствовали или погибли, – взломаны и разорены голодными беженцами.
Горожане, те попросту ждали, что будет. Как всегда во дни междуцарствия, никто не мог быть в чем-либо уверен.
Все ощущали отсутствие твердой руки. Но вот кто из жаждущих власти в конце концов захватит ее, пока оставалось загадкой. Однако в воздухе витало и некое облегчение. Половина абеддрахцев посчитала рассвет за некое доброе чудо: многие уже не верили, что когда-нибудь снова увидят, как утреннее солнце умывает розовым золотом стены их города.
Свет сперва коснулся высоких бастионов. Стражники, стоявшие на стенах, переговаривались между собой, обсуждая, у какого офицера они теперь окажутся в подчинении. За всю ночь их ни разу не сменили, и они очень устали. Тем не менее никто с поста не уходил. Воины любовались обширным зеркальным прудом, разлившимся от подножия укреплений до самой Ибнизабовой пирамиды. Незадолго перед рассветом наконец стих рев водопада, низвергавшегося вовнутрь усыпальницы. Вода успокоилась. Разлив простерся далеко в пределы древнего некрополя; тихая гладь отражала величавые монументы и синее небо.
Когда солнце начало проникать на городские улицы, все по-прежнему оставалось спокойно. Те, кто пытался заснуть, оставляли свои попытки и отправлялись бродить, неизбежно попадая в конце концов на торговую площадь. Там встречались и беседовали знакомые, находили друг друга и радовались члены семей, уже не чаявшие увидеться после кромешной ночи. Все обсуждали похороны царя, битву, ужасы и чудеса, случившиеся накануне.
