Наталья Ручей - К черту! Но если ты сделала все эти глупости…
Почувствовав Уну, стер с лица задумчивое выражение и обернулся за секунду до ее телепортации.
— Лэйтон, — сказала она, присев грациозно в кресло.
Красивая, холодная статуя. Его мать. Совершенство.
— Уна, — сказал он, чуть склонив голову.
Такое приветствие — верх расположения, но чаще его успешно заменяло молчание. Он знал, что мать не могла любить его, а любил ли ее он — ее не интересовало.
Комната пропиталась цитрусовыми — разговор планировался не для посторонних, впрочем, бесед по душам, просто так, между ними никогда не было. Мать редко устанавливала защиту от императора, но еще реже баловала сына визитами. Пока не начала говорить, Лэйтон мысленно предупредил, что защита против императора не действует и, вероятно, и раньше была как карман-обманка.
— Как? — удивление выдал вопрос, а лицо, жесты, голос — остались безучастны.
Лэйтон мысленно пояснил, что проверил это вчера: император оказался в курсе всего, несмотря на защиту. Вот так. Отец хитрее, чем они думали.
— Закрой окно, — приказала Уна.
Окно послушно захлопнулось, но это ничего не меняет, только голубя напугали.
Если что-то замышляешь, держи при себе, а лучше избавься от мыслей, пока с ними никто не ознакомился.
— Я никогда не пошла бы против императора, — сказала Уна, и повторила мысленно. Нет, против императора — никогда, он супруг ей перед землей и небом, но его дочь…
— Она станет легал и улетит из замка.
Верхняя губа Уны дрогнула в попытке улыбки. Просканировав комнату и не почуяв присутствия императора, она решила воспользоваться советом Лэйтона, и сказать все, что думает, а после прочистить мысли.
Сказать мысленно, естественно.
— Ни один легал не умеет летать сразу, и ты это знаешь, — напомнила сыну.
— Три недели она уже здесь, и еще две ничего не изменят, — отмахнулся тот.
— Да, если предположить, что она вообще собирается улетать.
Пауза, во время которой они прислушивались к своим ощущениям и пытались сопоставить их с фактами.
— Помнишь, как император сказал, что ему нравится то, что она знакомится с жителями? — спросила Уна.
— И она ответила, что не собирается жить в Ристет.
— А шесть минут назад я увидела ее болтающей с булочником и мальчишкой кузнеца. Снова. И это не одно-два слова. Она пытается подружиться. Зачем? Если никогда больше не планирует с ними увидеться?
Логично, но…
— Если верить пророчеству, она все-таки улетит.
— Если верить императору, он сделал все, чтобы пророчество просчиталось. Ты можешь предположить, что есть что-то, с чем император не справится? Просто предположить?
Нет, но еще никто не смог изменить пророчество. Ни одно, пусть даже пустяшное. Или… никто не пытался?
Уна едва заметно кивнула.
— Я ставлю на императора, — сделала ход Уна. — Если ты не откроешь Вилле его секрет, он добьется своего, и она останется в Ристет. А в таком случае я предпочитаю пророчество. К тому же, всегда есть запасной вариант.
— Она улетит, — сделал ставку Лэйтон, и хотя он впервые пошел против отца, пусть мысленно и пусть косвенно, ощущения были такими яркими и необычными, будто он, глотнув свежего воздуха, медленно выползал из путины. — Мне кажется, этот вариант и есть тот, о котором говорили древние.
Голубь, взмахнув крыльями, сорвался в полет с подоконника. Покружил над городом, зорко проверяя невидимые границы и стражников, опустился на плечо Виллы.
— Ой! — вскрикнула девушка от неожиданности и попыталась почесать его пузико. Увернувшись, голубь подставил голову и заворковал, когда она его поняла. Ее ласковые слова понравились ему еще больше, и он сидел почти тихо и почти не мешая прерванной беседе с кузнецом.
— Я понимаю, почему это важно для вас, — сказал кузнец, так смешно пошевелив усами, что голубь, не удержавшись, фыркнул. Так, что это у него в руке? Браслет, похоже, из серебра… Вытянул шею, чтобы рассмотреть лучше. Точно, серебряный браслет. И что здесь важного?
Но Вилла кивнула. Это что, ее безделушка?
— Спасибо. Я бы хотела надеть его на церемонию…
— Это большая честь для меня, — отозвался кузнец, а мальчишка, показующий рожицы у него за спиной, вдруг стал серьезен и кивнул важно.
— О, высочество! Ты наденешь на церемонию наш браслет?!
Тэкс, браслет ее или не ее? Голубь повертел головой с одного на второго.
— Мне кажется, он идеально подойдет под платье, которое прислал отец, — она мягко улыбнулась, явно радуясь их реакции. Ее слова привели к новому шевелению усов кузнеца и расплывшемуся в удовольствии лицу мальчишки. Хоть бы помылся, подумал раздраженно голубь, не абы с кем разговаривает!
— А с этим камушком и снимать не захочется! — воскликнул мальчик, раскрыв широкую ладонь кузнеца, и голубь растопырил глаза в шоке. Жемчужина?! Черная?!
Твою!…
Кто?!
Кто этот тип?!
Кто тот, кто сляжет сегодня же со скарлатиной?!
Нет… пиявку ему в десны! Немедленно! Вот только узнает имя того, кто посмел это подсунуть, и в путь!
Он отпрянул от коготка девушки, посмотрел на нее укоризненно. Эх, ну, как она могла?! А?! Как согласилась ее принять?! Черт! Это все меняет! Все бесполезно!
Геморрой! И пиявка в задницу. На меньшее тот придурок, что считает себя счастливчиком, может не рассчитывать!
— Да, — щеки девушки чуть порозовели, — наверное.
— Да точно! — хохотнул мальчишка. — А чо мы не были в курсе?
— В курсе чего?
— Да подожди ты! — кузнец взъерошил шевелюру мальчика. — Ваше императорское высочество…
— Вилла, — поправила она.
Кузнец прижал руку к груди, почтительно поклонился и продолжил:
— Я успею, — пообещал ей.
А голубь заволновался. Он-то успеет, а имя?! Сказать имя?! Что, вот так, договорились и разошлись?! А как же пиявка, а как же геморрой… Ведь кто-то ждет этот сюрприз, пусть и не знает об этом. Так не честно. Имя!
Видимо, небеса услышали его настойчивую просьбу, потому что Вилла, собравшаяся уходить, была остановлена каверзными вопросами мальца:
— А кто подарил тебе жемчужину? Скажешь? Или секрет? Нет, — затараторил, опасливо посматривая на нахмурившегося отца, — ты можешь и промолчать, все равно если уже твоя тайна открылась, ее все узнают… Имя я тоже узнаю, ну и что, что пока узнаю, сдохну от любопытства. Тебе ведь все равно. Да? Или нет? Скажешь, высочество? Или мне прям сейчас можно уже набираться терпения?
Кого-то маленький шантажист голубю напоминал, но даже усиленно почесав маковку, он не мог сообразить, кого. Только ворковать перестал, чтобы расслышать высочество. Ну, он-то точно знал, что она слишком добра, чтобы кого-то приговорить к смерти за любопытство.
