Наталья Игнатова - Причастие мёртвых
— Никогда. Я. Не. Успокоюсь! — отчеканила Берана. — И я тебя не боюсь.
Это была правда. Все — правда. Она его не простит. И она его не боится. Уже. Никогда не будет бояться.
Вампир вытащил пистолет. И прежде, чем Берана успела выхватить нож, чтоб сделать хоть что-нибудь, хоть поцарапать его до того, как ее голову размозжит пуля, протянул рукояткой вперед.
— Тогда давай. Если это тебя успокоит. С предохранителя он снимается автоматически.
— Он не стреляет, — она хотела взять пистолет одной рукой, чтобы в другой держать нож. Потому что только холодная сталь не подведет нигде и никогда. Но оружие оказалось неожиданно тяжелым. И, сунув нож в ножны, Берана схватила его обеими руками. Подняла, уперев ствол в лоб вампира, прямо над переносицей. — На Тарвуде пистолеты не стреляют. А этот ты разрядил.
Синие глаза смотрели на нее в упор. Спокойные-спокойные. Но не мертвые, нет. Он был… то есть, он казался живым. Он ждал, что она нажмет на спусковой крючок. Понятно, зачем. Чтоб развязать себе руки. Боек щелкнет, и пистолет не выстрелит, но у вампира появится повод убить ее. Законный повод.
А потом холодные, сухие ладони легли поверх рук Бераны. Вампир развернул ее спиной к себе, так, что она оказалась в его объятиях. Теперь они оба целились из одного пистолета куда-то… в темноту.
— Он заряжен. И на Тарвуде все в порядке. Смотри.
Грохнули выстрелы. Три, один за другим. И еще три. И тут же — еще. И снова. От первых Берана оглохла, и отдача ударила по рукам, ствол начал задираться вверх, но вампир не зря был рядом. И у него-то, конечно, хватало и умения, и силы, чтобы гасить отдачу, держать пистолет ровно и неподвижно. От следующих выстрелов захватило дух. А на последних трех Берана, кажется, от восторга ругалась и сквернословила почище покойника-Дораба. Такая сила в руках! Такая… живая, страшная, разящая! Не сравнить с мечом, нет, пистолеты и всякое такое — не для бойцов, а для убийц. Но ей очень, очень-очень захотелось научиться укрощать эту силу. Заставить ее служить себе. Она не станет убивать издалека, исподтишка. Если только ради спасения своей жизни… Нет, сейчас Берана не думала ни про какое спасение, она просто ругалась от радости, и не слышала себя, потому что в ушах звенело от выстрелов, и ей нравилось знать, что пули, двенадцать — опять двенадцать — где-то там в темноте нашли свою цель. Какую-нибудь. Куда-то ведь они с вампиром стреляли? Она никогда не вытащит оружие из ножен просто так, чтобы покрасоваться, а он, наверняка, никогда не стреляет, не выбрав цели.
Сеньора Шиаюн… госпожа Шиаюн, «эта-сука-Шиаюн», «Шиаюн-потаскушка» дождалась момента, когда внимание вампира будет полностью поглощено Бераной. Девочка — умница, заморочила ему голову. Не ее это заслуга, всего лишь такой склад характера, но она все равно умница. Хорошая девочка, верная и послушная. Теперь нужно было дать вампиру увидеть…
Сеньора Шиаюн сняла маску. Она-то знала, что этот мертвец видит в темноте. И знала, что не такой он мертвый, каким кажется. В отличие от многих других, даже живых, он умел чувствовать.
Сеньора Шиаюн сняла маску, а в следующее мгновение Берана уже целилась в нее из пистолета, а за спиной у Бераны стоял вампир, и направлял ее руку. И если девочка не видела ее, не видела свою госпожу, то вампир — видел прекрасно. Но его не остановило то, что он увидел, не остановила красота, равной которой нет, не остановили чары.
Двенадцать пуль — в голову. Рубиновая маска разлетелась от удара о выщербленный камень мостовой, когда тело сеньоры Шиаюн, отброшенное выстрелами, упало под стеной склада.
— Ну что? — теперь синие глаза смеялись, он улыбался, этот мертвый гад. — Убедилась? Будешь стрелять?
— Да пошел ты! — да, Берана повторялась, ну, и что? Имеет право! Она тут пострадавшая, между прочим. — Как ты это делаешь?
— Я ничего не делаю. Просто стреляю. И ненавижу, — веселый голос на мгновение дал трещину, — когда меня пытаются поиметь в мозг. Я за это извинялся, а не за поцелуй.
— Я не пыталась…
— Ты — нет. Я — тебя. Прости.
— Ладно, — пробормотала она, потому что все равно ничего было непонятно. — И что теперь?
— А теперь мы вернемся в таверну, и ты уберешь этот… чеснок из моего номера. Все восемьсот шестьдесят четыре штуки.
* * *
Лэа простила позднее возвращение. Спасибо Занозе. Мартин сказал, что не мог оставить его в Москве одного, без присмотра. А возвращаться на Тарвуд на рассвете, это не лучшая мысль. Его любимая, упрямая женщина не удержалась, конечно, от замечания, что Заноза мог бы и в «СиД» передневать, там удобно, и аж два кибердека под рукой, но с тем, что упыря в Москве одного оставлять было нельзя, согласилась. Еще бы! Растлят его в «Нандо». Мартина же растлили.
Занозу Лэа жалела. С тем, что Мартин безнадежно испорчен она уже смирилась.
А про пистолеты Мартин сказал, что сам не знает, почему они стреляли. Не должны были. Он считал, дело в том, что Заноза умеет стрелять. По-настоящему. Он Мастер, ну, или, пользуясь словами самого Занозы — ганслингер. Стрелок. Они себя так и называют, по роду занятий — Пилоты, Мечники, Стрелки, Танцоры… Ювелиры и Художники тоже есть. И Музыканты. Да кого только нет! В любом деле найдутся люди, достигшие вершины и шагнувшие с нее в небо. Интересно, рыцарь Запада — это что значит? Ну, да не важно. Важно, что упырь был Мастером, и, как любой из них, умел делать невозможное.
«Хочешь посмотреть на настоящие чудеса?»
Вот-вот. Заноза и сам знал, что делает невозможное, и не скрывал, что знает.
В общем, объяснение у Мартина было, только Лэа оно бы не подошло. Она-то уже решила для себя, что Заноза не может быть Стрелком, потому что не любит убивать. Спорить с ней, во-первых, не имело смысла — переубедить Лэа могла только Лэа, — во-вторых, не хотелось. Не та тема, в которой стоит идти на принцип. А она уже и сама поняла, что трупы уничтожены, следов перестрелки нет, и никто ничего не узнает о пистолетах. Этих парней, которых Заноза убил, конечно, будут искать. И о том, что исчезли они, когда пытались убить обидевшего Берану упыря, тоже многие знают. Но, в конце-то концов, если ты кого-то убиваешь, подразумевается, что ты и сам готов умереть, а значит, двенадцать на одного — это тринадцать потенциальных трупов. Все справедливо.
Лэа беспокоилась исключительно о том, чтобы на Тарвуде не появилось оружия, сравнимого с огнестрельным. Такая опасность острову не грозила. Лэа это поняла, выкинула пистолеты из головы, и злиться на Мартина перестала.
Так что отнести плащ Занозе он выбрал время только после полуночи.
