Пирс Энтони - И навсегда
— Разве я смогу попросить у тебя об одолжении теперь, когда мы знаем, кем ты мне являешься?
— Ах да, ребенок… мой внук. — Марс задумался. — Я не могу никому делать скидок. Тебе придется понять природу того, о чем ты просишь. Семя войны… Я покажу тебе, какие фрукты произрастают из этих семян.
— Сейчас? — удивленно спросила Орлин.
— Да, так будет лучше; ты же не хочешь провести здесь больше времени, чем необходимо, если, конечно, не намерена оставить тело смертной. — За короткий разговор с Орлин Марс сумел все про них узнать.
— Сейчас, — согласилась она.
Он взял ее за руку.
— А как же мы? — спросила Лигея.
— Пусть дьяволица примет мой облик и позаботится о тебе, — ответил он.
Обе женщины в притворной ярости схватили со стульев подушки и швырнули в Миму. Однако Меч Войны уже появился в руке Марса, и они с Орлин, скользнув сквозь стену Цитадели, покинули Чистилище и опустились в царство смертных.
— Куда мы направляемся? — спросила Орлин, в очередной раз поразившись легкости и скорости, с какой инкарнации передвигаются в пространстве. Танатосу служил бледный конь Морт, у Хроноса были Песочные Часы, Судьба прибегала к помощи нитей, а теперь Меч Войны выполнял одну из своих позитивных функций.
— На персидско-вавилонский фронт, — ответил Марс. — Когда я только стал инкарнацией, я разрешил разногласия с Судьбой, убрав правителя Вавилона, и между воюющими сторонами установился мир. Однако затишье оказалось временным — тут и там завязывались стычки из-за глубоких этнических противоречий и оставшихся после войны неоплаченных долгов. Если бы какая-нибудь из сторон одержала победу, другая оказалась бы полностью уничтоженной, и проблема была бы решена. Желая остановить кровопролитие, мы не стали ничего делать по поводу этих конфликтов, но они разгораются все сильнее и сильнее. Сегодня обе империи номинально заключили мир друг с другом, но постоянно возникают столкновения, а интересы соседних стран и их участие в военных действиях постоянно растет, так что вполне возможно серьезное противостояние нескольких государств. Мы, инкарнации, пришли к выводу, что необходимо предпринять решительные шаги, дабы предотвратить начало третьей мировой войны.
— Но разве ты, воплощение Войны, не в состоянии…
— Я делаю все, что в моих силах, и мне удалось выиграть время, но, учитывая халатное отношение одной из инкарнаций к своим обязанностям, я терплю одно поражение за другим. С моей точки зрения, до конца осталось лет пять, может быть, шесть — не больше. Вот почему действовать надо незамедлительно.
— Заменить… заменить инкарнацию? Если не тебя, тогда какую же?
— Я и так сказал слишком много, — проворчал Марс. — Мы прибыли на линию фронта.
Глазам Орлин предстала пустыня. Поля опалило пламя, урожай практически погиб, а почти все дома превратились в руины. Когда они остановились рядом с лачугой, построенной из кусков досок, кирпича, картонных коробок и обрывков брезента, Орлин заметила на горизонте облако дыма. Она знала — спрашивать, что горит, не нужно.
— Я войду в мужчину, — сказал Марс. — А ты — в женщину. Ты будешь понимать язык, и ее имя прозвучит для тебя как твое. Мы останемся в их телах до тех пор, пока инцидент не будет исчерпан — недолго. И тогда ты поймешь, с чем мы здесь столкнулись.
— Но…
— Все скоро прояснится. — Марс подошел к лачуге и проник внутрь сквозь стену.
Орлин последовала за ним. Очевидно, он сделал так, что его возможности на время перешли к ней. Она была призраком, вселившимся в живого человека, и теперь должна-была проникнуть в другое тело, не покидая первого.
Оказавшись внутри, Марс повернулся к ней:
— Помни, тебе никто не может причинить боли, хотя ты и почувствуешь все, что будет чувствовать эта женщина. А теперь войди в нее. — Он показал на пожилую женщину, которая что-то готовила в горшке на едва тлеющем огне.
— Здорово, я снова стану призраком! — обрадовалась Вита.
Орлин проникла в женщину. Казалось, физическое тело Виты лишилось своей субстанции, действительно перешло в разряд призраков.
На мгновение возникла неразбериха, пока они сливались с чужим телом и сознанием. Затем все снова встало на свои места. Женщина готовила кусочек мяса, который ей удалось найти во время последней вылазки, — часть животного, разорванного взрывом бомбы. Она надеялась, что, если варить достаточно долго, его можно будет есть. В конце концов, ничего другого нет.
Орлин огляделась по сторонам. Лачуга оказалась на удивление удобной — учитывая материалы, из которых ее построили: щели надежно заделаны бумагой, куски пенопласта служили подушками для самодельных стульев. Впрочем, ни книг, ни электричества тут не было — самый настоящий крестьянский дом.
— Орлин.
Она подскочила на месте от удивления. Кто позвал ее по имени? И тут вспомнились слова Марса — она будет слышать имя женщины, как свое собственное.
Орлин оглянулась и увидела старика, лежавшего на кусках пенопласта. Именно в него-то и вселился Марс.
— Что такое, отец? — спросила она; точнее, спросила женщина, в теле которой она находилась. Язык показался ей родным, хотя Орлин и понимала, что это не так.
— Наружу.
Так. Она сообразила, прочитав мысли женщины, что ему понадобилось выйти на улицу, чтобы справить нужду; сам старик подняться не мог. Женщина положила ложку, которой мешала еду, и подошла к старику. Чуть наклонилась, чтобы он ухватился за ее плечо, и помогла ему подняться. У него были совсем слабые ноги, да и все тело пугало своей худобой; старик явно страдал от недоедания.
Нет, не только. Ей удалось выяснить, что он стал жертвой газовой атаки. По чистой случайности оказался довольно далеко от эпицентра, и ему удалось убежать, в то время как остальные падали и умирали. Он выжил, но его легкие пострадали, а тело совсем ослабло. И вот он цепляется за жизнь, хотя постепенно проигрывает сражение.
Она тащила его за собой наружу, в сторону канавы, куда сбрасывали всевозможные отходы. Там установили коробку, которая обеспечивала им некоторое удобство, да и скрывала от посторонних глаз — хотя и не очень эффективно. Но все равно так лучше, чем ничего. Женщина оставила старика, а сама вернулась к стряпне. Так она показывала, что по-прежнему уважает отца: давала ему возможность побыть в одиночестве. Какое унижение он испытывал, оказавшись в плачевном положении! У когда-то крепкого хозяина своего поля теперь вообще не осталось никаких собственных тайн — даже такой мелочи, как физиологические потребности.
Женщина подумала о горе, которое причинила им бесконечная война. Когда-то и она была гордой красавицей, имела четырех сыновей, двоих дочерей и мужа, предпринявшего хадж. А потом началась война — и так и не заканчивается, год за годом отнимает у них все больше и больше. Сначала налоги лишили накоплений — пусть и не очень значительных. Затем мужа призвали на войну с неверными, она осталась с детьми и отцом убирать урожай. Им удавалось справляться — до тех пор, пока на деревню не напал враг. Они успели забаррикадировать дом и спрятать детей, но солдаты ворвались и изнасиловали ее. После чего избили отца, разгромили дом и нашли детей. Забрали мальчиков, а девочек изнасиловали, хотя обеим еще не исполнилось и десяти. В первый раз в жизни женщина порадовалась, что рядом нет мужа, потому что его, вне всякого сомнения, стали бы пытать, а потом убили бы.
