Ольга Онойко - Дети немилости
– Дурные дети – это большое горе, – тихо сказал Лонси.
Торговка вздохнула.
– Это верно, – кивнула она. – Что, Динрем, огорчал матушку?
– Я не...
– Нехорошо.
Несколько мгновений она перебирала листки, а Лонси стоял рядом, молча терзаясь неловкостью, нахлынувшей, как дурнота. Он словно провинился в чем-то перед торговкой. Лонси чувствовал себя глупцом, и торговка это поняла.
– Ну что? – сказала она наконец, посмеиваясь. – Сыграешь со мной? Глядишь, поразвлечешь меня, а я тебя и отблагодарю.
Маг поднял на нее глаза. Надежда насторожилась внутри, точно собака, но крепли и опасения. Чем дальше, тем больше Лонси подозревал, что торговка немного не в себе. Жжет свечи среди соломы, открывает лавку ни свет ни заря, зовет случайных прохожих играть. Не моется. Она даже не спросила, не хочет ли Лонси что-нибудь купить. Конечно, если она готова заплатить ему за какие-нибудь достойные услуги, это большая удача в его положении, но...
– Не бойся, – сказала она, вновь прикусывая мундштук. – Тебе ведь нечего проигрывать.
– Что? – прошептал Лонси.
– Нечего проигрывать, – повторила торговка. – Ничего и не проиграешь.
Лонси помялся.
– Я с радостью развлеку вас, госпожа, – сказал он, решив хотя бы разузнать для начала побольше. – Но... я не знаю правил.
Она засмеялась. Смех был низкий, как у мужчины.
– Это-то и хорошо, – сказала она. – Что за интерес играть с тем, кто знает правила?
Лонси не понял ее, но подобные неловкости умел вежливо заминать.
– Вы предпочитаете играть на интерес или ставить что-нибудь? – спросил он.
Женщина перекинула трубку с одной стороны рта на другую.
– Я обычно ставлю интерес, – ответила она. – Мало кто играет на деньги или вещи.
Лонси потер лоб в смущении, которое было наполовину притворным.
– Прошу прощения, госпожа, – сказал он, – но что же поставить в ответ? У меня ведь действительно ничего нет.
Женщина рассмеялась снова, открыто и добродушно; Лонси даже невольно улыбнулся. Мало-помалу легче становилось на сердце. Со смутным удивлением он осознал, что совершенно не хочет спать, соображает ясно, голова больше не болит, а кости не ноют.
– Глупый, – сказала женщина почти ласково, – да разве я хочу что-то выиграть? Я просто поиграть хочу. Ты сюда забрел случайно, усталый, и играть согласился не в свое удовольствие, а только ради меня. Я это ценю. Чего бы тебе хотелось? Выбирай. У меня есть все.
Лонси смущенно обвел взглядом полки. Конечно, товаров у толстухи множество, но все это бесполезная рухлядь. Ему сейчас нужна звонкая монета, а торговля тут вряд ли идет бойко, и неловко просить денежную ставку, если сам ничего не ставишь в ответ...
– Э-эй, – сказала женщина, благодушно посмеиваясь. – Я же сказала, что играем на интерес. И коли уж ты согласился играть, то выбирай настоящий интерес.
– Как это? – недоуменно спросил Лонси.
Женщина встала. Заколыхалась необъятная юбка, замигали фонарики на полках, повернулось вокруг своей оси чучело птицы под потолком.
– Чего ты хочешь? – спросила она. – Чего тебе не хватило, когда раздавали дары? Что сделает твою жизнь радостью?
Голос ее прогрохотал, как отдаленный гром, и показалось, будто в лавке стало темней. Лонси почувствовал, что у него затекла спина. Хотелось в уборную.
– Вы хотите сказать – о чем я мечтаю? – робко спросил он. В том, что женщина – сумасшедшая, он уже убедился. Безумная толстуха, которой хватает ума содержать лавку, то ли гадательный салон, то ли магазинчик ненужной мелочи; должно быть, у нее иногда случаются приступы, но она безобидна, и поэтому ее не помещают в лечебницу. Понятно, отчего дети редко навещают ее, хотя, конечно, это все равно очень дурно с их стороны.
– Как угодно, – сказала сумасшедшая. – Может, и так. Ну?
Лонси кусал губы. Не слишком-то ему хотелось раскрывать душу перед невменяемой торговкой, но подходящей изящной лжи на ум не шло, а мечта его была проста, так проста и обыкновенна, что и сказать не стыдно. То, чего не хватило Лонсирему Кеви, когда раздавали дары...
«Что я здесь делаю? – внезапно подумал он в изумлении. – Что я говорю? Зачем это я?»
Не стоило отвечать, не стоило продолжать этот разговор, свернувший, как сам Лонси недавно, в дикие закоулки, но женщина смотрела пристальным насмешливым взглядом: казалось, что-то темное исходит из ее глаз и сгущается тенями в углах комнаты. В сумраке оживали и искажались маски – разевали рты, таращили пустые глазницы; мерцала, плыла и ползла вверх по стенам странная роспись. Лонси запоздало понял: он уже говорит то, что подумал.
– Я хотел бы быть сильным магом, – сказал он.
Женщина ударила ладонью по столу, с довольным видом наклонилась к Лонси. Глаза ее азартно сощурились, жирно намалеванные губы раздвинулись в улыбке. Тяжелый запах немытого тела наплыл, словно ударил по лицу, и Лонси стоило громадного труда не отшатнуться.
– Сильным? Очень сильным? – полуутвердительно повторила она. – Самым сильным?
«Сильнее Оджера Мерау», – подумал Лонси и вдруг с диким стыдом понял, что произнес это вслух.
Женщина улыбалась. Желтые зубы покрывал мутный налет. Вонь делалась нестерпимой.
– Это хорошо, – сказала женщина и положила свою трубку на подставку. – Потому что мои мальчики совсем испортились. Ты очень кстати, Лонсирем.
«Я не говорил ей своего имени», – вспомнил Лонси, но удивляться было уже бессмысленно, да и не мог он больше удивляться: в глазах все плыло и заволакивалось тенью, тень, как дым, ползла в мысли, и сердце его было в тени. Нечто подобное он испытал, когда смотрел на доктора Тайви во время совещания у принцессы, но то чувство ни в какое сравнение не шло с теперешним: теперь он словно отделился сам от себя, и новый Лонси нес с собой прежнего словно поклажу, никак не будучи связан с ним.
– Я рад послужить вам, – сказал он. – Госпожа, но хотя бы как начать игру, вы мне объясните?
– А что тут объяснять? – удивилась она. – Это всякому известно.
– Да? – переспросил Лонси; кажется, он совершенно разучился удивляться. – Я, наверное, проиграю, – подумал он вслух.
– Я не проигрываю, – подтвердила женщина с улыбкой.
– Жаль, – проговорил Лонси и поторопился извиниться: – простите. Всякому хотелось бы исполнения своей мечты...
Женщина расхохоталась. Теперь в ее оплывшем, как свеча, лице не было и намека на душевную болезнь.
– Что ты! – сказала она. – Никак решил, что мне интересно отыграть у тебя собственную ставку? Глупый! Зачем мне скупиться? Нет.
И она подошла к нему вплотную, показавшись еще выше и толще, чем вначале. Заглянула в глаза, точно высмотреть хотела что-то на самом их дне. Лонси подташнивало от запаха ее тела и дыхания, но он терпел.
