Ольга Мяхар - Быть бардом непросто
— Если не хочешь сдохнуть — уходи.
За спиной слышатся звук удара и вскрик барона. Оборачиваюсь и удивленно смотрю на Аида, который стоит над бароном и выкручивает его руку, заведенную далеко за спину, — в руке человека небольшой кинжал.
— Какого лешего подставляешь спину?
Он меня чуть не ударил? Растерянно смотрю на искривленное ненавистью лицо человека.
— Не отвлекайся!
Трекшест, Марго. Я успел поставить блок, и ее когти сомкнулись не на шее, а на руке. И все равно приятного в этом мало. И это больно! Очень.
— Не калечь ее, иначе взбесятся оба.
— Они и так не слишком спокойные. — Пытаюсь отцепить от себя беснующуюся ведьму, одновременно защищая жизненно важные органы.
— На-ка, надень на нее это.
На плечо падают браслеты. Ускоряясь, хватаю их свободной рукой, и за миг до того, как ведьма успевает вонзить когти в мое лицо, надеваю браслеты на ее руки.
Щелк. Щелк.
Визг, шипение, запах паленого мяса и катающийся по полу комок боли.
— Отойди от нее. Цапнет.
Киваю и делаю шаг назад. Аид уже отпустил барона, и тот тяжело дышит, лежа на полу и глядя на то, что еще утром было его женой. Прелестной, изящной, ранимой и хрупкой, как он полагал.
— Эти браслеты останавливают все чары. Приворотное заклинание уже не должно работать, — сообщает Аид.
Изучающе смотрим на барона.
— Вы как? — уточняю я.
Мужчина садится, потирает плечо, которое едва не выдернули из сустава, и глухо всхлипывает.
— Тогда с вас — двадцать золотых. Еще десять — за браслеты, — улыбается светлый. В его глазах нет и тени иронии.
Прибывшая стража грузит ведьму в карету и отвозит в городскую тюрьму. Барон выплачивает двадцать золотых, но благодарности мы так и не дожидаемся. Более того, он смотрит так… словно это я виноват в том, что его жена — ведьма.
Мы покидаем дом, и двери с грохотом закрываются за нашими спинами.
— Смотри-ка, снег. — Поднимаю голову и, стоя на ступенях, с интересом изучаю белые невесомые снежинки, медленно опадающие на еще теплую землю.
Эльф достает из кармана сигару и закуривает, выпуская изо рта зеленые струйки дыма.
— Почему ты вернулся?
Он задумчиво смотрит на меня, прикасается к моему уху. Я нервно им дергаю и отшатываюсь.
— Ты забавный. Не хотел терять такую игрушку.
Чего? Это кто еще тут игрушка?
— А в ухо?
— И так-то мы благодарим своего спасителя? Пошли домой.
Возмущенно соплю, но сбегаю вниз по ступеням, изучая прямую спину, на которую наброшен белый, подбитый мехом плащ.
— Слушай, а где ты плащ достал?
— Купил.
— А я? В смысле, а мне?
— А тебе сейчас купим.
Довольно улыбаюсь, представляя все то, что мы сегодня купим лично мне помимо плаща. Аид косится на меня и тяжело вздыхает.
— Недаром говорят, что темные как дети. Все, что их заботит, — золотые побрякушки, добыча и еда.
— А что еще должно заботить? — непонимающе смотрю на четкий профиль перворожденного.
— Ну… к примеру, искусство.
— Я бард, — сообщаю с намеком.
— Молодец. Считай, что ты выбился из стройного ряда обезьянок.
— Ты вот сейчас зачем мой народ обижаешь? Я, конечно, добрый, но не обладаю ангельским терпением.
— Это точно. Кстати, скоро Новый год.
Настораживаюсь, поворачиваю к нему уши, пытаясь понять, что за нотки проскользнули в его голосе.
— И что?
— Праздник.
— Какой же это праздник? Просто один год сменит другой.
— Ты что, никогда не отмечал этот праздник? Ну там елка, подарки, дед Метель?
— Какой еще дед? К нам в горы редко кто суется. Ты знаешь, нас вообще-то побаиваются, особенно после событий последней войны.
— Хм. Это упущение.
— Погоди, погоди. А что ты там говорил насчет подарков? В смысле, их всем дарят?
— Да.
— А кто?
Аид сворачивает направо и выходит на торговую улицу, на которой витрины магазинчиков украшены яркими стеклянными игрушками и бантами, а в сумраке светятся фонари, расставленные через каждые пятьдесят метров. Снег идет интенсивнее. Наверное, где-то там, наверху, усилился ветер и теперь скидывает в ущелье целые пригоршни белых хлопьев, устилая ими мостовую.
— Дед Метель.
— А что именно он дарит?
— Все, что попросишь… — Но, заметив фанатичный блеск в моих глазах, белобрысый исправляется: — В пределах разумного, конечно.
— А почему он мне никогда ничего не дарил?
— Ну… наверное, и впрямь боится к вам соваться.
— Это правильно… Он человек? Маг, наверное. А зачем он дарит подарки?
— Просто так… чтобы все были счастливы.
— Он что, свихнувшийся богач?
— Нет. Просто добряк.
— А когда он успевает понаделать столько подарков?
— Ну… эм-м… у него для этого есть целый год.
Аид, не ожидавший целого шквала вопросов с моей стороны, явно нервничает. Но я уже представил себе невозможное и все никак не мог понять, в чем суть этой игры под названием «Новый год»?
— То есть ты хочешь сказать, что где-то живет мужик, который целый год делает подарки, а потом за одну ночь всем их разносит и ничего взамен не получает?
— Почему ничего? А счастливые улыбки детей и взрослых?
— Знаешь, когда я беру что-нибудь с прилавка и улыбаюсь, что-то это за плату еще никто не принимал.
— Он особенный.
— Я понял-понял. А на что он живет?
— Ну… у него есть помощники.
— И он их ест?
— Нет! Он… они… помогают делать подарки весь год.
— Куча рабов, я понял. Небось и еду они добывают.
— Почему рабов?
— Он им платит?
— Э-э-э… нет.
— Тогда чего спрашиваешь? Целый год работать за бесплатно будет только раб. А где живет сия одиозная личность?
— Ты где таких слов набрался?
— Я бард. Я много читал. Кстати, надо будет зайти в книжный магазин.
— Ты меня поражаешь.
— Знаешь, не все мы — неучи, которые чуть что — горазды лезть в драку.
— Ну-ну… — скептически продолжает Аид. — Дед Метель живет на Северном полюсе.
— Там море.
— И лед.
— Он живет на льдине?
— Да. Он же дед Метель.
— Бедняга. Год сидеть на льдине, делать подарки, да еще и отдавать их даром… Я бы утопился.
— Ему нравится! Понимаешь? Нра-вит-ся! Улыбки детей, праздник, украшения, елки.
— А при чем тут елки?
— Это тоже традиция. В канун Нового года каждый разумный житель приносит в дом елку, наряжает ее и ложится спать. А утром находит под ней подарки.
— От деда Метели?
— Именно.
— Он еще и домушник?
