Ольга Мяхар - Быть бардом непросто
— Тогда иди и открывай. Может, это клиент.
В дверь снова стучат, после чего слышится тихий скрежещущий звук.
— Знаешь… поздно уже, да и голос у меня немного сел. Вряд ли сегодня смогу пойти и начать петь для кого-то рождественские песни… или заупокойные молитвы.
— Тогда пойду я.
Хватаю белобрысого за руку, сам при этом не понимаю, что творю.
— Ты что, боишься нежити? — спрашивает он удивленно.
Смотрю в его синие глаза и вижу в них свои собственные, расширенные от страха. Гхыр! Ну и на кого я стал похож?
— Я сам.
Молча встаю, отодвигаю светлого в сторону, подхожу к кровати и вынимаю из-под матраса один из парных мечей.
— Ты сначала спроси — кто там? И только потом протыкай дверь. Мало ли, может, это тот гном пришел сказать спасибо за елку.
— Не язви.
Аид только вздыхает.
Подхожу к двери, старюсь унять страх. Никого не боюсь в этом мире живых. Но нежить, да еще и призванная из нижнего мира… она как-то пугает. Никогда не знаешь, чего именно от нее стоит ждать.
— Кто?
За дверью затихают, перестают водить когтями по дереву.
— Кто там?
Главное — не приближаться к двери вплотную, тогда будет возможность отскочить в случае атаки.
— Я, — говорят глухо и тихо.
— Кто — я?
— Я друг Аида.
Кошусь на светлого.
— Имя спроси, — советует тот.
— Имя!
Ответа не слышу из-за раската грома. Отлично. Теперь еще и гроза началась. Все как в рассказах, которые мне читал на ночь отец, дабы закалить мой дух. Я потом до утра с квадратными глазами сидел и дрожал.
— Открывай, если что — я тебя спасу! — смеется светлый.
Вот ведь… и нельзя перед ним трусость показывать. На всякий случай я все же возвращаюсь к кровати и достаю второй клинок. В дверь снова бьют. Потом удары становятся чаще, дерево трещит. У меня пропадает всякое желание открывать.
Но эльф стоит, смотрит, сложив руки на груди, и явно наслаждается представлением.
Так. Ладно. Надо подойти. Взяться за прохладную ручку. Сжать эфес меча в руке, резко распахнуть дверь и приготовиться к атаке.
А на пороге… Под проливными струями дождя, сменившего сыпавший все утро снег, сидит небольшой, закутанный в грязную, местами порванную куртку гоблин и жалобно смотрит на меня несчастными глазами.
— Федя вернулся, — шепчет он, чихает, потом смотрит в комнату и, увидев Аида, счастливо вздыхает: — Федя нашел своего друга!
После чего мимо меня топают маленькие ножки, и я медленно закрываю дверь.
Когда я оборачиваюсь, понимаю — оно того стоило. Еще секунду назад гордый и самодовольный светлый теперь стоит бледный, его буквально трясет от ужаса, когда он глядит на то, что только что вошло в наш дом. А это что-то обнимает его за ногу и тихо и доверчиво обещает никогда больше не покидать друга.
— Федю все бросили. Они через три дня ушли из пещеры и забыли Федю привязанным к большому камню. Федя страдал, но шел по запаху. И Федя нашел! Дру-уга.
Кашляю в кулак, с интересом гляжу на эту сцену.
— Фтор… помоги.
Широко улыбаюсь, иду к кровати, засовываю мечи обратно под матрас.
— Да ладно тебе. Сам же хотел открыть дверь. Да и праздник скоро. Не выгонять же его.
Аид сникает и закрывает лицо ладонью. Прохожу мимо, хлопаю его по плечу и ободряюще хмыкаю:
— Да не боись. Мы его потянем — финансово. А там решим, что делать дальше.
Светлый не отвечает.
А на следующий день у нас собираются все наши друзья. И Таичи, и Генриетта с мужем, и Рей. (Девочка впервые улыбается подарку и той странной, но довольно пушистой елке, которую мы втроем притащили за два часа до наступления Нового года.) Приходит даже гном, внезапно разбогатевший на поставке огромных елей для знати. Но главное — там есть я, и мне хорошо: сижу с ними всеми за одним столом, слушаю рассказ гоблина, перемазанного салатом, смеюсь над шутками и рассказами Таичи о врачах и пациентах, чувствую рядом надежное плечо друга, который поверил в мой талант и решил сделать из меня барда.
И я им стану. Обещаю, что стану. И однажды этот город склонит предо мной колени и провозгласит меня самым лучшим бардом в мире из всех ныне живущих.
А пока… бой часов возвещает начало Нового года. Время распаковывать подарки. Чур, я первый.
…Стук в дверь. Голова раскалывается, вчерашний эль, выпитый в честь празднования Нового года, явно варили не гномы, а тролли, причем из того, что нашли у орков. А те в свою очередь и вовсе не заморачивались над тем, что пить. Лишь бы градус был повыше.
Трясу головой и, вцепившись в стену, хмуро смотрю на дверь, раздумывая: идти к ней, или все же нежданный визитер уйдет.
Открываю. Мрачно смотрю на самоубийцу в голубенькой шапочке с огромным белым помпоном.
— Вы Эзофториус?
— Я, — отвечаю ошарашенно.
— Распишитесь! — гаркает он, сует мне в одну руку перо, в другую лист бумаги с галочкой в центре.
Машинально расписываюсь.
После чего почтальон уходит.
Кошусь на Таичи, которая похрапывает на кровати в обнимку с Федей, проверяю, не разбудил ли ее шум. Уверен, девочка будет в шоке, когда проснется, а вот гоблин, напротив, будет счастлив. Это факт.
Так… ну… и кто мне пишет? Пододвигаю ногой табуретку и осторожно сажусь, пытаясь не морщиться от головной боли, ибо при каждом движении в голове просыпаются гномы, которые со всей дури бьют огромными кувалдами по мозгам.
…Громкий вопль будит всех членов небольшой компании, накануне встретивших Новый год. Их глазам предстает образ мрачного темного эльфа, впервые плюнувшего на пацифизм и явно готового начать убивать.
Аид первым замечает клочок бумаги в его руке.
— Что пишут, — осторожно спрашивает он.
Фиалковые глаза сверкают в полумраке красными искорками.
— Она едет!
— Она?
— Она.
Светлый теряется в догадках, он готов предположить самое худшее.
— Кто? Твоя смерть?
— Хуже! Моя невеста, которой я отказал! — тихо шепчет Фтор и закрывает глаза, пытаясь отгородить себя от суровых реалий окружающего его мира.
А в то время, пока друзья отпаивают эльфа оставшимся с вечера элем, в город въезжает прекрасная всадница со взглядом, наполненным жаждой мести…
Примечания
1
Крайне неприличный знак у эльфов. — Здесь и далее примеч. авт.
