Эльберд Гаглоев - Во славу Блистательного Дома
Граик уже уснул, утомленный событиями богатого на приключения дня. Хотя кисти рук чутко дремали на рукоятках клинков. Молодежь, чтобы не мешать отдыху зрелого воина, швырятельные экзерсисы прекратила. И о чем-то с интересом шепталась. Хотя трудно с интересом шептаться, пытаясь сохранить достоинство. Молодежь.
Негромким звуком Хамыц привлек внимание Баргула и кивком подозвал к себе. Тот плавно переместился и вопросительно уставился на командира.
– Я уйду сейчас. Обо мне знать будут в «Сломанном мече». Того, – кивок в сторону балкона, – слушайся. Но с оглядкой. Помогай ему. Охраняй его. У этого, – кивок в сторону спящего Граика, – учись. С тем, – кивок в сторону Кантика, – подружись. Кто знает, сколько здесь быть придется. Себя – береги. Я – вернусь. Дай мне несколько ножей.
Кивком продемонстрировав понимание, Баргул так же плавно переместился туда-обратно в сторону хурджина, передал Хамыцу четыре ножа. Тот убрал их и как-то неловко повернулся на скамейке, отчего та негромко скрипнула. Активно демонстрирующий полное отсутствие интереса к происходящему Кантик невольно повернулся на неожиданный звук. Поймав его взгляд, Хамыц улыбнулся, показал указательным пальцем на себя, на дверь, на балкон и в завершение приложил палец к губам. Кантику явно понравилась эта непонятная еще проказа, хотя улыбнулся он не так лучезарно, как Хамыц. Не умел еще.
* * *Многочисленные, яркие и интересные американские боевики вбили в нас один стереотип о деятельности деликатных подразделений, в соответствии с которым спецназеры перемещаются, громко бухая ботинками, активно звякая амуницией. А также не забывают при этом шумно шелестеть одеждой и стрелять во все, что движется.
Однако знающие люди, скорее всего, скажут вам, что действительности соответствует все это в мере небольшой. Если получиться, постарайтесь посмотреть боевики времен еще советских. Там вот перед каждым выходом командир рекомендует подчиненным попрыгать. Зачем? А чтобы не звякало, не бухало и не шелестело. Ну, а если, не приведи Господи, до стрельбы дошло раньше времени, это ты, считай, дела не сделал. Засветился. И грозит тебе выговор с занесением в грудную клетку. Свинцом да медью. Тихо пришли, тихо сделали, тихо ушли. Может, все потому, что те советские фильмы дяденьки консультировали, которые настоящую войну своими глазами видели. Они то знали, что войну цветными красками разрисовывать не стоит. Понравится ей. Посмотреть придет.
Вот потому процесс перемещении Хамыца к той цели, к которой он стремился описывать мы не будем. Скучно. Не зрелищно. Где просто прошел, где за углом постоял, где в тени спрятался.
* * *Тетушке Марте спалось плохо. Но как человек опытный, знала она, что поспать надо. Пока время есть. День, а скорее, вечер выдался куда как нервный. И неожиданно скорая расправа над братьями Брэ, самыми быстрыми мечами Лиги Ночных Клинков, и долгие нудные препирательства с представителями городской стражи, похоже, не совсем точно понимавшими причину своего позднего визита, и яростный спор с каким-то придурком в странном рогоглазом шлеме, после которого пришлось-таки разрешить осмотреть гостиницу. Репутации, конечно, нанесен серьезный урон, все это, конечно, из равновесия вывело. Хотя имелись, безусловно, моменты потешные. Тетушка Марта аж прыснула, когда вспомнила физиономию командира патруля, когда тот наткнулся на Палача, собственной персоной. Хорошие воспоминания всегда приводят к расслаблению, и тетушка Марта уже потянулась всем своим богатым телом, как вдруг почувствовала взгляд. Не прерывая движения, она запустила руку под подушку, вроде бы взбивая ее, и пальцы руки уже привычно обхватили рукоятку корта, как вдруг услышала голос, который слышать бы хотела. Очень. Но совсем не ожидала.
– Не надо. Это я.
Тетушка Марта приоткрыла свой единственный глаз. Действительно. Он. У кровати стоит. Сочными губами улыбается сладко. Как вошел? А важно ли это?
Странная вещь любовь. Согласны с этим, думаю, все. А поскольку любит она уединение, уважим ее и на время закроем глазки, чтобы не мешать двоим в их неожиданном чувстве.
* * *А на следующее утро, когда ночь минула – нам пришлось долго жмурить глазки – когда умное солнце позолотило уже крыши домов, от ворот Бирагзанга отъехал... ну, наверное, фаэтон (обязуюсь в скорейшем будущем изучить названия колесных экипажей на конной тяге), в котором, умостив длинные ноги на запечатанном печатями Бирагзанга ящике, расположился Хамыц. Никто вслед ему не махал белым платочком, только старина Талгат понятливо ухмыльнулся. Поверх доспеха кожи огнистого змея надел Хамыц не новую, но вполне приличную кольчугу, справедливо полагая, что не стоит перед всеми громко хвастаться своим благополучием. В ящике же он вез свой арсенал, опечатанный в соответствии с требованиями местного законодательства. Ехал он к Верблюжьим воротам, где, как следовало из сведений, переданных ему этой затянувшейся ночью за соответствующую – он до сих пор улыбался, как обожравшийся сметаны котяра – плату, с большой долей вероятности ждала его встреча с заплутавшим алдаром.
Глава 20
Проснулся я от того, что у меня затекла шея. И что любопытно, проснулся не в узилище, нет. В том самом зале, куда меня привели мои давешние очаровательные спасительницы. В том самом кресле, куда и собирался усесться после произнесения тоста. Да и устроили меня со всем возможным пиететом. Сапоги стащили, пояс расстегнули, ноги на пуфик взгромоздили, одеялом укрыли. Совершенно явно присутствовал у девчонок опыт организации отдохновения упившихся мужчин. Сапоги рядом с креслом поставили, так, чтобы достать было удобно. Саблю трофейную умостили. Все сделали, чтобы понял я, проснувшись – не у врагов нахожусь. И не в плену.
Что делает мужчина проснувшись? Потягивается. Так что я потянулся, шеей покрутил, затекла, зараза, и собрался уже встать, как пришлось себя останавливать.
В соседнем кресле, по-отечески глядя на меня, сидел Серебряный Лис, собственной персоной. За спиной его глыбился начальник его охраны, тот самый медведеобразный солидный мужчина. Он, казалось, вообще никуда не смотрит. Стоит, веки приопустив.
– Как спалось? – поприветствовал меня экс-глава местной разведки и контрразведки.
Вот тут то и пришлось себя осаживать, потому как Саин решил, что очень хорошо будет вскочить и встать по стойке «смирно». Похоже, рыло у него было куда как в пуху. Но у меня имелись свои резоны, и тянуться во фронт в планы мои не входило. В общении приоритеты ведь сразу расставлять надо, а с ходу признаваться в чем-то виноватым, значило поставить себя изначально в заведомо проигрышную позицию.
