Таня Хайтманн - Оборотень
— Понятия не имею, на что способна твоя дамочка. Но что бы это ни было, волку оно нравится. Ты действительно умеешь преподнести сюрприз, Давид. Я, кажется, понимаю, почему Мэгги от тебя без ума.
Тилльманн повернулся и вместе со своим товарищем исчез так же внезапно, как и появился.
Давид неподвижно стоял с закрытыми глазами, готовый принять все, что может произойти. Мета в отчаянии искала слова, чтобы достучаться до него, но ей не удалось сделать даже шаг. Слишком непонятными, слишком невероятными были последние несколько минут — весь ее мир перевернулся с ног на голову. И она все еще ощущала внутри себя пространство, которое теперь, когда тень вернулась к Тилльманну, казалось покинутым.
— Мне очень жаль… Я действительно думал, что смогу скрыть от тебя волка, — едва слышно произнес Давид.
Он подошел к Мете и наклонился. Она решила, что он собирается поднять букет роз, но он тут же выпрямился. Ни взгляда, ни прикосновения.
— Теперь тебе нечего бояться, Тилльманн ушел и больше не станет тебе докучать. Ни один из нас больше не сделает этого.
Давид повернулся и пошел прочь.
Нет, останься! — хотела крикнуть ему Мета, но ее губы словно склеились.
Когда же она, наконец сбросив с себя оцепенение, хотела побежать за Давидом, то споткнулась о букет роз и упала на колени. И, не имея сил подняться, расплакалась.
Глава 27
Наконец Мета нашла в себе силы, чтобы подняться и пойти домой, хотя даже не чувствовала, как ноги касаются земли. Все ее тело содрогалось, а ей казалось, что оно омертвело. Но Мете было наплевать на себя: от горя и отчаяния она едва осознавала, что творится у нее внутри. Бесконечной чередой, совершенно не подчиняясь ее воле, тянулись воспоминания: наглое нападение на них с Давидом, неведомые Мете доселе страх и боль, появление волка, который пришел на ее зов… Она ощущала отголоски тени, которую вызвала у Тилльманна, чтобы он не задушил ее. Видела тело Давида, принимавшее в себя тень. Давида, отворачивающегося от нее.
Мета всхлипнула. Перед ее мысленным взором возник силуэт волка, готового следовать за ней, который через мгновение снова слился с Давидом. Мета тряхнула головой, словно прогоняя видение. При этом она осознавала, что сотканный из тени волк был частью Давида и в то же время чем-то иным. Она инстинктивно поняла это, словно истина мерцала внутри нее, только и ожидая момента, когда сможет наконец открыться. Так и должно было быть, потому что отреагировать на это существо было так же просто, как дышать… Озадаченная Мета отмела эту мысль в сторону, и осталось только воспоминание о том, как Давид повернулся к ней спиной.
Если бы у Меты еще оставались силы, от отчаяния она закричала бы и кричала до тех пор, пока не сорвала голос. Но она смогла только закрыть за собой дверь и опуститься на пол. Она сидела, не в состоянии поднять взгляд. Да и некуда было смотреть: квартира в мгновение ока превратилась в символ заброшенности. Хотя в гостиной еще лежали диски Давида, а в платяном шкафу оставалась часть его немудреного гардероба… Те несколько недель, что они провели в этих стенах вместе, оставили совсем мало следов. Тем не менее это означало, что квартира принадлежала им двоим, что она делила с Давидом это жизненное пространство.
При мысли об этом на Мету обрушилась вторая волна отчаяния, и она свернулась клубочком у двери. Давид ушел… Эти слова словно ужасная мантра звучали у нее в голове. Он не вернется, не спасет ее, она его потеряла. Почему? Она не понимала. Он ускользнул от нее в этой безумной череде насилия и абсурдных переживаний. Что-то разорвало связь между ними, но она не понимала, что именно. Перед ней вдруг вспыхнули голубые глаза, и тут же она ощутила на шее железную хватку Тилльманна. Страх изгнал тепло из ее тела. Вот это — тот мир, от которого хотел защитить ее Давид? Поэтому он и ушел?
Бледный дневной свет за окнами квартиры постепенно превратился в темно-серый и наконец исчез совсем, сменившись ночью. Когда темнота накрыла все вокруг, Мете наконец удалось глубоко вздохнуть. И тут же горячий шип пронзил ее грудь. На миг ей показалось, будто она вот-вот задохнется. Однако боль очень скоро сменилась теплой пульсацией, словно жизнь снова вернулась в ее тело, и Мета расплакалась. Сначала тихо, почти безмолвно, затем все громче, пока остановиться уже не осталось сил. Она зарылась лицом в колени и перестала плакать только тогда, когда слез совсем не осталось. Шок подобно вору отнял у нее все силы.
Когда поздней ночью раздался звонок в дверь, Мета все еще сидела в прихожей. Прошло немало времени, прежде чем она сумела понять, что это за звук, и еще больше — пока смогла подняться, чтобы нажать на кнопку и открыть дверь. Она была выжата как лимон, и даже стоять на дрожащих ногах оказалось довольно трудно. Она еще подумала, кто бы это мог прийти в такое время. Не осталось даже слабой надежды, что это может быть Давид, — Мета слишком хорошо понимала, что он ее бросил.
Хотя она и прислушивалась к шагам по гранитному полу холла, но все равно вздрогнула, увидев пепельно-серое лицо Рахель. Мета негромко рассмеялась, и смех этот напоминал еле слышный скрежет. Подруга выглядела почти так же ужасно, как Мета себя чувствовала: волнистые волосы всклокочены и торчат во все стороны, сжатые губы превратились в бесцветное нечто, а под глазами — черные круги. Казалось, Рахель покинули все жизненные силы, осталась только усталая оболочка.
На миг Мета прикрыла глаза.
— Ты знаешь? — спросила она хриплым от слез голосом.
Рахель беспомощно всплеснула руками.
— Давид позвонил мне и рассказал, что на вас напали. Мета невольно прикоснулась к пульсирующему виску — там, куда Тилльманн ее ударил.
— И он сказал, что ты видела его волка. Я пообещала ему позаботиться о тебе. А еще я должна передать, чтобы ты не беспокоилась. Сегодня ты первый и последний раз в жизни столкнулась с насилием. И он не вернется…
При этих словах Мете показалось, что в ее сердце вонзили нож, и она едва не упала. Рахель в последний момент успела подхватить ее и отвела в спальню. Там Мета зарылась в подушки, еще пахнущие Давидом, и забылась сном.
— Значит, ты знала, что это… — Мета запнулась. — Я даже не знаю, как это назвать.
Рахель стояла на балконе, запорошенном мелким снежным крошевом, придававшем мрачному утру налет невинности. После нескольких часов сна на диване она выглядела еще более измученной, чем прошлой ночью, — если это вообще было возможно. Она посмотрела на Мету покрасневшими глазами и снова перевела взгляд на свинцово-серое небо.
