Елена Хаецкая - Падение Софии (русский роман)
— Да? — удивился я. — А по-моему, господин профессор, вы очень прозрачно все излагаете.
Он явно потешался над моей недальновидностью.
— Хорошо. Продолжим. Итак, наш мятеж увенчался полным успехом… Вы знаете, что в старину захваченные в рабство свободные люди имели законодательно закрепленное право на восстание?.. Но я отвлекаюсь. Мы благополучно приземлились в лесу, в стороне от Пулкова, и, бросив Захарию с соратниками в трюме звездолета, спрятались в лесах. Разумеется, наш корабль хорошо видели из космопорта, поэтому за участь Белякова и прочих можно было не беспокоиться: через несколько часов их обнаружили и освободили. А у нас как раз хватило времени, чтобы скрыться.
— Почему вы сели на Земле, а не сразу повернули к Фольде? — спросил я.
— Подумайте, — приказал Матвей с таким видом, словно я сдавал у него экзамен и до сих пор все шло отлично, покуда я не споткнулся на очень простом вопросе.
Я подумал, но ничего не придумал.
— Когда мы подняли мятеж, топлива хватало только для возвращения на Землю, — объяснил Матвей. — До Фольды мы бы уже не долетели. Еще недоумения?
— Почему вы не сообщили о преступных намерениях Белякова властям? — спросил я.
— А как бы я это доказал? — возразил Свинчаткин. — Речь шла всего лишь о намерениях.
— Цепи в грузовом отсеке? — подсказал я.
— Мало ли для чего могут быть цепи… Остались с прошлого рейса, например. Может быть, у прежнего капитана было обыкновения сажать в железа провинившихся работников… Если бы я передал дело для судебного разбирательства, фольдов пришлось бы разместить где-нибудь на казенной квартире, в большой тесноте. Неизвестно, как бы они это перенесли. Уверен, мы потеряли бы человек пять — просто от болезней.
— По-вашему, в лесной землянке, среди нашей зимы, им живется лучше? — возразил я.
— А вы когда-нибудь пробовали сидеть взаперти, в чужом доме, в полной зависимости от неизвестных вам людей, не зная, как решится ваша участь? — вопросом на вопрос ответил Матвей. — У нас погиб только один соплеменник, да и то потому, что встретился маниакальному убийце. А вот в городе жертв было бы гораздо больше. Здесь, в лесу, мы свободны и ничего не боимся.
— Ага, — сказал я. — А грабежами вы, очевидно, пытаетесь набрать сумму, необходимую для того, чтобы нанять корабль до Фольды?
— Точно, — кивнул Матвей.
— И много вам недостает?
— Желаете благотворительствовать, Трофим Васильевич?
— Может быть, — не стал я отпираться.
— Нанимать придется контрабандиста, — сказал Матвей. — А это обойдется дороже. Думаю, у нас пока только треть суммы… — Он помолчал, обдумывая что-то, потом сказал: — Ну так что, все тайны, по-вашему, раскрыты?
— Наверное, — я пожал плечами, недоумевая.
— Нет, не все, — возразил Матвей. — Еще одна осталась… Догадались, какая?
— Пока нет.
— У Захарии Белякова имелся на Земле сообщник, — подсказал Матвей. — Сам Захария, как вы помните, является сотрудником экспедиционного корпуса. У него нет связей в деловом мире. Доставить товар — это ведь еще не все. Белякову позарез требовался человек, который устроил бы продажу. Необходимо было найти надежных покупателей, обговорить «достойную» цену, проследить, чтобы не произошло надувательства при совершении сделки… Ну-ка, подумайте: кто, по-вашему, был этот самый партнер Захарии Белякова?
Я молчал.
Матвей смотрел на меня с сочувствием.
— Ваш дядя, — сказал наконец Матвей.
Я не понял:
— При чем тут мой покойный дядя?
— Вот именно, что покойный… Кузьма Кузьмич Городинцев, который должен был превратить ксенов в деньги, и в деньги очень немалые, неожиданно взял да помер.
Я не верил собственным ушам:
— Хотите сказать, мой дядя, безупречный покойник, преподобный Кузьма Кузьмич, — работорговец?
Матвей пожал плечами… Мысли лихорадочно вскипали в моей голове. Я искал подтверждений и опровержений… И вдруг кое-что вспомнил.
Лекарства, идеально подходящие для лечения данной группы ксенов. И одеяла. Пачки одеял в фабричной упаковке, которые были закуплены дядей незадолго до его кончины. Для чего, спрашивается, Кузьме Кузьмичу потребовалось столько одеял?
— В конце концов, они все-таки попали по назначению, — пробормотал я.
— Кто? — удивился Свинчаткин.
— Не «кто», а «что». Одеяла.
Матвей рассмеялся.
— В этом заключается своеобразная ирония, не находите?
— Я уже ничего не нахожу… — пробормотал я. — Потому что боюсь найти что-нибудь еще.
Матвей помолчал.
— Ну вот, а теперь, когда я открыл вам все мои побудительные мотивы и основные обстоятельства, приведшие меня в эту яму, набитую ксенами, — давайте-ка вернемся к Белякову и Анне Николаевне. Вы согласны со мной в том, что у Белякова имелась чрезвычайно веская причина нанести Анне Николаевне смертельный удар?
— Да, — кивнул я. — Анна Николаевна как раз раскрыла тетрадь, когда Беляков вошел в ложу. Он ведь не мог не узнать свой почерк. Он полагал, что у госпожи Скарятиной находятся прямые доказательства его преступного сговора с моим дядей. Поэтому после спектакля он вошел в ее ложу и незаметно убил ее, а тетрадку забрал с собой. Все сходится.
— Да, — повторил Матвей задумчиво. — Все сходится… Думаю, настало время навестить вашего «тверичанина» в Лембасовском трактире. Захватим его тепленьким и сдадим властям.
— Витольда выгнали из университета, — сказал я некстати.
— Почему? — возмутился Матвей. — Он был очень способным студентом… Это из-за ареста?
— Нет, его еще до ареста выгнали. За академическую неуспеваемость.
— Если я сумею восстановиться на кафедре, то возьму его к себе, — обещал Матвей.
— Ну вот еще, — сказал я. — А как же я обойдусь без управляющего?
— Найдете другого. Витольд не может всю жизнь обслуживать вашу лень и губить собственную карьеру.
— Знаете что, Матвей Сократович! — сказал я. — Вы какой-то социалист!
Глава семнадцатая
Идея появиться с Матвеем Свинчаткиным в самом Лембасово представлялась мне сущим безумием.
— Как вы вообще могли на такое решиться! — говорил я все то время, пока мы шли через лес к дороге. — Вас ведь мгновенно схватят, едва вы окажетесь на наших улицах!
— Нет, потому что не узнают, — отвечал Матвей.
Мы форсировали бурелом и канавы, отделявшие мир беглецов от мира обыкновенных землян. Ветки с хрустом оживали под нашими ногами. Матвей вдруг сказал:
— А вообще, я чувствую, пора уже выбираться из норы.
Еловая лапа больно хлестнула меня по лицу, но я сдержался и не издал ни звука.
