Александр Прозоров - Северный круг
– Когда? – потребовал ответа Агарти. – Когда он сможет это сделать?
– Когда получит согласие на свои условия, – пожал плечами группенфюрер.
– Какие?
– После разгрома Союза он становится членом нашего Круга и получает в свое распоряжение души и энергию всех обитателей нынешней России. Их надлежит истребить до последнего, но делать это только в его присутствии, и чтобы только он мог поглощать энергию умирающих.
– Ничего себе! – возмутился Гарпий. – Если вся добыча достанется ему, то какой нам смысл вообще затевать эту битву?
– Он получит души русских, энергию потомков Словена и Роса, мы же – могилу Перворожденного, а значит – весь остальной мир. И потом, включение в Круг такого сильного колдуна, как Изекиль, как минимум утроит нашу мощь. Даже если я решу уйти на отдых.
– Но выжрать энергию целой страны?! – не унимался Гарпий. – Это просто наглость! Изекиль – сильный колдун и здорово поможет, если выпустит проклятие, но он должен принять нас в долю, хотя бы пополам. Иначе я не соглашусь!
– А я от своего имени согласился, – усмехнулся группенфюрер. – Энергию можно получить там или тут, ее бывает много или мало. Но уйти в сон, создав всемирную Германию – мне нравится такое окончание пути.
– Души – не самое главное, – согласился Агарти. – Главное – это завладеть могилой Перворожденного. Мы поднимем его из спячки, возродим расу ариев и сделаем ее могучей как никогда. Все остальное – мелочи. Ты сможешь получить свою энергию мертвых, когда мы станем зачищать землю для новой расы.
– Двое за, один против, – подвел предварительный итог Черный Ангел. – Похоже, решающее слово остается за Легионером. Что скажете, мой фюрер?
– Души или Германия? – Гитлер перевел взгляд на сияющее Копье, огладил его древко, словно спрашивая совета. – Энергия или будущее? За все нужно платить, Гарпий. Будущее Третьего Рейха – это ценность, за которую можно отдать все.
– Сделка принята! – рассек воздух хлыстом группенфюрер. – Две самые храбрые из земных рас, проклятие и Копье против могилы. Самые сильные заклинания и самые могучие из народов сойдутся в этой битве! Это будет величайшее зрелище в истории человечества. Воистину, ради того, чтобы увидеть подобное, стоило появиться на свет. Я рад за тебя, Легионер. В самый важный момент истории ты не сплоховал.
– Постой, – вскинул руку Адольф Гитлер. – Когда Изекиль хочет вскрыть могилу?
– Ты недооцениваешь силу проклятия, Легионер, – покачал головой Ангел. – Оно предвещает войну, а значит, могила будет вскрыта именно в тот момент, когда ты решишь начать битву.
– Я верю в силу проклятия и в свое Копье, – вздохнул фюрер, – но без доблести воинов они все равно не смогут ничего изменить. Я хочу получить время на подготовку к этой войне. Немецкие войска должны быть сильны как никогда. Речь идет о будущем нашей расы!
– Сколько ты хочешь времени?
– Хотя бы год!
– Мы сделаем проще, – кивнул Черный Ангел. – Просто назови дату, мой фюрер.
– Дату? – Гитлер задумался. – Год. Это должно случиться летом – наш амулет, символ вечности и жара, наиболее силен летом. Мы должны разгромить русских до холодов, когда сила переходит к их пентаграмме. Значит, начинать следует в начале лета. Пусть это будет день летнего солнцестояния, день нашей наибольшей силы, главный праздник наших предков. Двадцать второго июня сорок первого года.
Санкт-Петербург, набережная реки Монастырки.
21 сентября 1995 года. 12:05
– Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим…
Мужчина в черной рясе заворочался на столе, застонал, дернул руками, словно проверяя узы на прочность, приподнял голову, оглядывая сводчатый подвал.
– Где я? – Он еще раз, уже вполне сознательно, попытался вырвать руки из пут. – Где я? Кто вы такие? Что вам нужно?
– Не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Яко Твое есть Царствие и сила и слава вовеки. Аминь.
Рыцари церкви, не отвлекаясь на его крики, спокойно закончили молитву, после чего подошли к распятому на пыточном столе пленнику. Тот, что походил на боксера, придвинул ближе жаровню, в которой на пылающих углях уже раскраснелся железный прут.
– Вы сатанисты, да? – сглотнул пленник, и его жидкая, коротенькая бородка почему-то мелко затряслась. – Вы станете меня пытать?
– Коли понадобится, то и станем, – спокойно согласился бородатый крепыш, после чего перекрестился на распятие в углу. – Нам, милостью Божией, сие не в баловство, в обязанность вменено.
– Вы, – опять закрутился пленник, – вы же христиане? Я вижу, христиане. А я кто, вы знаете?
– Ты – отец Серафим, настоятель храма Николаевского со Средней Рогатки, – сообщил второй бородач, деловито задирая подол расы. – Ты глянь, а он, оказывается, в джинсах бегает. Снимать станем, али прямо сквозь них жечь?
– Сквозь жечь, – кивнул «боксер». – Чего жалеть одежу бесовскую?
– Как жечь? – дернулась жертва. – Зачем?
– А ты почто, настоятель, – шлепнул его ладонью в лоб бородач, – ты почто в храме господнем песнопения джазовые и роковые дозволяешь, молитвы на слова новые перекладываешь, хористок всяких за алтарь допускаешь?
– Так ведь… Так ведь век двадцатый на дворе! – забормотал священник, не отрывая взгляда от жаровни. – Менять нужно стиль работы. Чтобы молодежь к себе привлечь, надо ломать стереотипы. Новая музыка, новые слова, молитвы смогут увеличить паству, сделать ее более молодой, растущей. Вон, на Западе, в костелах…
– Ты нам схизматиков на священной земле не поминай! – ударил второй бородач священника куда-то под рясу, и тот выпучил глаза от боли. – Они веру свою давно диаволу за тридцать сребренников продали. Нет в них более ни Бога, ни таинства, а токмо страсть десятину али пожертвования с обращенных содрать. Оттого за каждой овцой и гонятся. Наша же церковь святая, православная. Она не корысть ищет, она о душах людских беспокоится. Таинства нам даны самим первосвященником Андреем Первозванным, и его слово мы в точности храним. Только его слова в уши Господа нашего попадают, только его обряды от наваждений бесовских спасают, от хулы черной, от заклятия колдовского…
В этот момент откуда-то из-за стены послышался протяжный телефонный звонок. Бородач удивленно посмотрел на «боксера». Тот пожал плечами. Тогда топорник одернул на своей жертве рясу, вышел к лестнице, на окошке которой и стоял старый эбонитовый аппарат, снял трубку.
