Эдуард Веркин - Краткая История Тьмы
— Пойдем.
Они направились в сторону корпусов.
Очень скоро, меньше чем за полчаса, Зимин понял, что все это совершенно бессмысленно. Как он и ожидал.
Во–первых, это совсем не было похоже на психлечебницу. Конечно, Зимин особо в этом не разбирался, однако никаких признаков дурдома им встречено не было. Ни решеток, ни стальных дверей с пудовыми замками, ни истлевших смирительных рубашек, обычные помещения, обшарпанные, заросшие мхом и плесенью, со сгнившей мебелью, с длинными лампами под потолком.
Во–вторых, искать тут было совсем нечего. В комнате, которая когда то была кабинетом главврача, не оказалось вообще ничего, кроме ржавых потеков на стенах. Они спустились в подвалы и, как и следует, обнаружили там воду, давно застоявшееся болото, вонючее и непроходимое. Они поднялись на чердак и обнаружили там лишь пустые осиные гнезда, птичий помет и несколько дохлых летучих мышей.
В–третьих, Кокосов явно не знал, что искать и где искать. Он бессистемно бродил по коридорам, издавал многозначительные звуки, кивал сам себе, хмыкал и смотрел в потолок.
Зимин терпеливо бродил за ним, молчал и убеждал себя быть терпеливым.
Терпения хватило ровно на два часа.
— Ну и? — спросил Зимин, когда Кокосов пустился обходить руины в третий раз. — Мы облазили все эти развалины, и я совсем ничего не почувствовал. Ничего не увидел, ничего не заметил. Никаких тетрадей с записями мы не нашли. Ну и?
Кокосов промолчал.
— Мы ехали почти всю ночь, мы почти целый день тащились через лес, я, кажется, натер мозоли и стал чувствовать себя идиотом острее. И что? Смотрим на ржавчину на стенах и гнутые табуретки? Это, безусловно, весьма познавательно, но… Какого черта мы тут делаем?!!
Кокосов вздохнул.
— Я не знаю. В тот раз мне показалось…
— Тебе, значит, показалось?!
Кокосов побледнел. Опустил глаза, сделал рукой движение к карману.
Электрошокер, подумал Зимин. Конечно, он прихватил его, а может, еще чего прихватил.
— Это точно то место? — спросил Зимин.
— Точно. Я не мог ошибиться… Возможно, надо подождать…
— Долго? — осторожно спросил Зимин.
— Ночь, — негромко ответил Кокосов. — Лучше ночь тут провести, чем на узкоколейке.
— Ладно. На первом этаже есть отличная комната, кажется, там раньше хранили лопаты. Лопатная.
Кокосов был не против лопатной.
Зимин велел ему искать дрова, а сам отправился в овраг, к ручью, за водой.
Но воды он не нашел. В овраге ее не было, ручей пересох. Кроме того, Зимин обнаружил несколько мертвых родников, они были затянуты песком, отчего казалось, что они этим песком и текли. Так что пришлось Зимину и Кокосову жевать лапшу сухой, и хлопья тоже жевать сухими, Зимин даже лук пожевал. Как ни странно, это было не очень омерзительно.
После шести стемнело, Зимин развел костер, они уселись вдоль стен и некоторое время молчали. Зимин устал и думал мало, был зол. Кроме того, хотелось пить, хлопья пюре застряли в зубах, и Зимин никак не мог от них избавиться, и это раздражало. Он сидел, стараясь выковырнуть их языком, потом он старался выковырнуть их охотничьей спичкой, потом леской, потом он отгрыз ноготь большого пальца левой руки и попробовал им. Но хлопья были упорны, Зимин погрузился в их выковыривание, а потом вспомнил, что это не хорошо, это обсцессионно–компульсивный синдром, от которого он едва избавился в детстве.
Кокосов улыбнулся.
— Малиновое варенье, — сказал он.
— Что?
— Я тоже ненавижу малиновое варенье. И крыжовнико–вое. Все в зубах застревает.
Зимин промолчал.
— Извини, — вдруг сказал Кокосов. — Так не должно было случиться. Я был уверен, что… Сам не знаю… Наверное, надо подождать…
— Надоело, — перебил Зимин.
— Что? — не понял Кокосов.
— Всё. Живешь, как перед зеркалом. Точнее, между двумя зеркалами, куда ни взглянешь, везде отражения. Иногда даже непонятно…
— А что, если это мы и на самом деле отражение? — спросил Кокосов.
— В каком смысле? — не понял Зимин.
— Ну, в таком. Мы вот сидим и думаем, что мы — это первичная реальность. А все остальное — плод нашей фантазии, лучшие миры, которые мы придумали в печали. А если дело наоборот обстоит?
Зимину не хотелось сейчас погружаться в философию, ногу он сегодня уже натер.
— Восемь лет я придумывал сказки, — начал объяснять Зимин. — То есть, конечно же, не все восемь лет, четыре года я учился писать. Каждый день по шесть часов. Меня от этого уже тошнит. А потом приходит некий человек и начинает всерьез рассуждать…
— Что то вроде страшного сна! — воскликнул Кокосов. — Не обязательно кошмара, нет, просто унылый беспробудный сон, в котором нет ни радости, ни счастья. Ну, вот сам посуди — разве может тень цветка быть ярче самого цветка? Есть мир — яркий, светлый, яростный, мир, в котором живут надежда, мир, в котором ветер. А есть наш. Похожий на болото, беспросветный. В нем нет счастья ни для кого, ни для богатого, ни для бедного. Понимаешь, тут нет счастья — тут только оттенки несчастья. Сто оттенков серого. А счастье — оно там. Пусть сегодня мы ничего не нашли, но оно там…
Указал Кокосов за окно, в темноту.
— Ага, — кивнул Зимин. — Тридцать три раза. Нет там никакого счастья.
— Есть.
— Нет. Это ты, дурачок, так думаешь, а я знаю. Потому что счастье — не там, оно здесь.
Зимин постучал пальцем по лбу.
— Счастье не может быть в человеке, оно может быть лишь вовне. Человек не может быть счастлив сам с собой.
— Да ты у нас Цицерон, — устало поежился Зимин. — Красиво излагаешь. Проводник, чаю!
— Человек не может быть счастлив сам с собой, — повторил Кокосов. — Человек ищет. В том числе и смысл. Человек должен услышать. А ты перестал слышать…
— Ты сам себе противоречишь, Спиноза, — возразил Зимин. — Ты уверяешь меня, что мы — отражение иного, лучшего мира. Но если мы — отражение, то чего ты тогда так переживаешь? Какая разница, что я сочинил или не сочинил? Пусть я десять раз бы написал, что Перец погиб — ничего с ним бы не случилось. Ничего.
— Я думал об этом, — покачал головой Кокосов. — Не все так просто. Видимо, случилось что то такое, отчего тени обрели власть над хозяевами…
Зимин зевнул. Ему на самом деле стало скучно. И противно еще. Стыдно немного — ему представлялось, что Кокосов и его бред будут жизнеспособнее. Ярче. А так…
— Так вот, тени обрели власть над хозяевами, — сказал Кокосов. — Поэтому ты и можешь влиять на…
— Нет, — перебил Зимин. — Я могу влиять потому, что тень — это он. Перец. Это они наши тени. Они здесь!
Теперь он постучал себя по голове ладонью. И сильнее, чтобы звук получился звонче.
