Павел Блинников - Инквизиция
Давид не зря не смотрел на девушку, пока они ехали и уже в квартире. Для него она была как Янус — двух образов и он не мог допустить, чтобы ни один из них разбился о ее настоящее лицо. Первый был подхвачен им на дороге: милая девушка в свете фар, жалась от холодного ветра к веткам тополя. Второй, был образ манекена. Когда он смотрел на нее боковым зрением, она представлялась ему безликой куклой, на которую еще только предстоит нанести очертания.
Давид за всю свою жизнь спал с небольшим количеством женщин. И хотя он мог получить почти любую, он никогда не злоупотреблял этим. Для человека, который живет движением и собственными ощущениями, даруемыми обостренными чувствами, было недопустимо заниматься сексом, как пошлым занятием, для получения непродолжительного удовольствия. Нет, он помнил каждый образ своих любовниц, и каждый был настолько ярок в его воспоминаниях, что даровал ему блаженство. Каждый раз он ложился в постель не с девушкой, а с богиней. Именно в постель, потому что Давид не мог понять, как можно заниматься этим в других местах и получать удовольствие. Лишь дважды он занимался любовью вне спальни и оба раза давно стерлись из его головы. Они представлялись ему двумя галочками, поставленными на листе собственной гордости и не более того. А все остальные пятнадцать ночей сияли в мозгу подобно звездам. Он помнил их запах, их вкус, биение сердца, звуки голоса, образы окружающей обстановки. Это было чудесно. Пока он играл они пробежали перед ним, и он решил постараться, чтобы и сегодня он получил не третью галочку, а шестнадцатую звезду.
Спустя час он услышал, как она вылезла из ванны, и стала отирать тело полотенцем. Он прекратил играть и пошел к шкафу. Там висела дюжина платьев, как будто он знал, что у него будут голые гостьи. Он выбрал зеленое, и манекен в его сознании вспыхнул зелеными глазами девушки. Было неважно, какие у нее глаза в действительности — для Давида они останутся зелеными навсегда. Он небрежно бросил платье на кровать и пошел в ванну. Девушка, имя которой он забыл, и которую только предстояло назвать, стояла к нему спиной. Он положил на ее теплые плечи руки и забрал капельку этого тепла.
— Ты должна пахнуть осокой. — сказал он ей. — Или жасмином. И тем и другим, ты не против?
— Нет. — ее голос звучал для него как искаженный специальным прибором. Он пока не решил как она должна слышаться.
Давид обошел ее и, взяв два небольших пузырька, нежно нанес за левым ухом духи из осоки, а за правым из жасмина. Теперь манекен пах.
— Оденься, платье лежит на кровати. А я пока тоже помоюсь.
Давид решил ограничиться душем, и зашел в кабину. Девушка без имени пошла в комнату и увидела на постели прекрасное изумрудное платье. Она робко облачилась в него и, присев на краешек кровати, стала ждать. Давид выключил душ спустя пять минут, слегка брызнул себя духами с запахом лотоса, кинул полотенце на пол, и голый вышел в комнату. Он не смотрел на нее, спокойно прошествовал к шкафу и достал смокинг. Девушка рассматривала, как он одевается, и не могла найти на этом человеке ни одного изъяна. Он был как будто полностью симметричен, а его бледное тело было почти лишено волос, но каждое движение было плавным и в то же время стремительным. Он одевался не спеша, но уже через минуту был одет с иголочки. Ей не нравилось, что он на нее не смотрит. Она уже успела подойти к большому зеркалу и убедилась, что выглядит очень хорошо. Она уже забыла, что может так выглядеть. Он нажал на кнопку в стене, и из спрятанных динамиков потекла тихая фортепьянная музыка.
Давид прошел в ванну и вернулся с непонятным предметом, зажатым в руке. В комнате освящение было только из окон, света Давид не включил, и девушка без имени сначала испугалась. Ей показалось, что в руке у него нож, но потом она поняла, что это простой гребень. Действительно, хоть она вымыла волосы дорогущим шампунем и бальзамом, они были спутаны, и это ее не красило. Он, не говоря ни слова, сел сзади нее, забравшись на кровать прямо в туфлях. Она сидела на самом краешке, и он нежно придвинул ее к себе. Он стал расчесывать ее мягкие волосы. Его сверхчувствительные кисти были деликатней, чем руки любого парикмахера. Она даже не почувствовала что ее волосы расчесывают. Давид колдовал над волосами пару минут, а потом позволил себе прикоснуться к коже ее головы. Он слегка помассировал ее и почувствовал, как она закрыла глаза от удовольствия. Он продолжил это занятие, но не слишком долго. Он знал, что такой массаж приятен, только если непродолжителен. Ему было трудно ее причесать, он не видел ее волос, и вдруг они предстали перед ним. Длинные, прямые, черные пряди дышали осокой и жасмином. Он встал и, пройдя к вазе с цветами, вынул из нее лилию. Потом он аккуратно, так чтобы не причинить ей даже малейшего неудобства, вплел цветок в прическу.
Близился момент, но он как мог, отдалял его. Он встал и обошел ее. Это было потрясающее зрелище. На манекене горели зеленые глаза, и было одето прекрасное зеленое платье. Безликое лицо окружал нимб черных прямых волос, в котором белым пятном сияла лилия. Он представилась ему не богиней, а дриадой. Он поднял ее и сказал:
— Давай потанцуем, если конечно ты не против?
— Давай.
Он услышал ее голос. Он действительно принадлежал лесной нимфе. Давид взял ее за руку, и прижал к себе, обхватив другой рукой талию. Сначала ее движения были как у куклы, которой управляют веревочками, но вскоре она раскрепостилась и стала попадать в ритм неспешного танца. Давид вел ее по комнате, и та превратилась в огромный зал. Лишь небольшой его участок был освещен, а края утопали во тьме. В этом слабом пятне света они танцевали. Для нее прошли всего несколько минут, для него танец продолжался целую вечность.
Наконец он остановился. Он посмотрел в лицо манекена, и его гладкая рука пробежалась по ее лицу. Подобно кисти художника она наносила на него линии, краски. Теперь он увидел и небольшой носик, и тонкие губы, и маленькую ложбинку между ними. Он нарисовал ей маленькие уши и поцеловал ее. Его язык вкусил терпкий вкус мяты, поцелуй продолжался не меньше минуты. Он поднял ее и понес к кровати. Он положил ее и стал медленно раздевать. На манекене было лицо, но пока не было тела. Скинув платье на пол, он стал рисовать ее тело. Его руки гладили ее и под ними проявлялись прекрасные очертания. Небольшие груди, изящный пупок, гладкие ноги. Он перевернул ее и нарисовал овалы ягодиц и слегка широкую спину. Спина была покрыта мышцами, но ведь дриада и должна быть такой. Он особенно тщательно рисовал ее ступни и кисти рук. Он разделся сам и снова перевернул девушку. И только теперь он увидел ее полностью, всю целиком вместе с запахами и контурами. Со звуком ее дыхания, и вкусом языка. Образ, наконец, побудили его к действиям. Он деликатно вошел в нее и стал медленно двигаться. Она застонала, и он понял, что она не играет. А зачем дриаде играть? Процесс проходил очень медленно и в такт неспешной мелодии. Но вот мелодия сменилась более динамичной и от этого увеличился и его темп. Он покрывал ее лицо поцелуями, он сам стонал от наслаждение громче ее, и вот, наконец, наступила кульминация. Оргазм Давида был настолько мощным, что он чуть не умер. Он уже увидел перед собой мрачный пейзаж ада, но сумел вернуться, по пути заглянув в рай, куда ему была навсегда закрыта дорога.
