Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - Король-консорт
— Че-то у тебя сбой, — заявил я.
Сигизмунд помалкивал растерянно, я видел по его лицу, что уже винит себя за разрушение портала.
Жак с недоумением смотрел с высоты ворот, наконец проворчал:
— Стойте там. Щас выйду.
Мы не двигались в седлах, он вышел неспешно, обошел обоих и ткнул пальцем в мою сторону.
— Брат паладин, что это у вас там торчит из-под плаща?
— Трофей, — ответил я со скромной гордостью.
Сигизмунд сказал торопливо:
— Сэр Ричард сразился с могучим колдуном и зарубил его!
Я протянул жезловидный посох Жаку, но тот отпрыгнул с непривычной для его веса легкостью.
— Нет-нет, бросьте это на землю!.. Фух, эту штуку ворота и не пропускают. Брат паладин, пусть это там и лежит, я сообщу отцам, заберут сами. С нею ворота все равно не впустят, а без нее даже не вдарят. Хотя, может быть, им и хочется.
Я сказал с беспокойством:
— Это ценный трофей!.. Уверен, что не сопрут? А то вон и Сигизмунд неровно дышит, видишь, как облизывается и руки потирает?
Жак покосился на молодого рыцаря, у того лицо перекосилось от сильнейшего отвращения, ухмыльнулся мне и сказал уже весело:
— Да, брат паладин, из веселых краев ты, видать... хотелось бы и мне там покуролесить!
— Еще успеешь, — подбодрил я.
Мы проехали под аркой ворот, никакого незримого заслона больше нет, во дворе монахи останавливаются и поворачиваются в нашу сторону. Глаз не видно под опущенными на лицо капюшонами, но чувствуется, многие сгорают от любопытства.
Глава 4
Я проснулся под басовитые удары колокола, прислушался, со всех сторон, словно звучат сами стены, мощное пение доносится с такой силой, будто хор расположился вокруг моей узкой монастырской койки, хотя слева стена, но голоса звучат и оттуда.
Дверь приоткрылась, я ожидал брата Альдарена, но вошел отец Леклерк, привычно суровый и нахмуренный, в прошлый раз мы общались часто, в этот раз что-то не получается.
Отец Леклерк, очень строгий, вместо привычно темной и сильно потертой рясы на нем добротный плащ, однако церковный, к тому же носимый лишь высшими иерархами церкви.
Я ничем не выдал своей гениальной догадки, что отец Леклерк явно не простых свиней, это чувствовал и раньше, но тогда это были одни догадки, а сейчас вот и доказательство. Щас меня поведут, как бычка на заклание, должны же обставить этот цирк покрасивше и показать мне, что моя жертва очень важна для Отечества... Ну, примерно, как я говорю другим.
Но внутри все трясется, хотя подбадриваю себя нахальными сравнениями, ехидничаю и всячески выказываю свою неустрашимость, хотя, боюсь, этих монахов хрен обманешь.
— Готовы? — спросил он коротко.
— Готов, — ответил я обреченным голосом.
Он не стал уточнять, к чему готов, а то бы я ответил, несколько заготовок так и вертятся на языке, и чем ситуация торжественнее, тем сильнее хочется снизить пафос, тогда не так страшно.
— Пойдемте, — произнес он ровно и бесстрастно. — Вам понадобятся все ваши силы. Как насчет зайти в часовню для молитвы?
— Нет, — ответил я вежливо и, наткнувшись на его внимательный взгляд, пояснил: — Я постоянно на связи с Богом. Простите, отец Леклерк, но лично я не нуждаюсь в посредниках.
— В часовне нет священника, — напомнил он. — Только вы и Бог.
— Он и так всегда со мной, — ответил я кротко. — Бог и я.
Он проглотил какие-то слова, остановился у двери, а когда я приблизился, распахнул передо мной ее и сказал тихо:
— Надеюсь, Он будет с вами и в страшный час испытаний.
— На Бога надейся, — ответил я грустно, — но к берегу греби и верблюда привязывай.
Он хмыкнул, помолчал, некоторое время шли молча, затем начал указывать:
— Сюда... нет, теперь сюда...
Мы вошли в ту часть Храма, о которой я даже не подозревал, хотя вроде бы излазил здесь все, так что можно резонно предположить, что и сейчас какие-то секции попросту закрыты от моего примитивного восприятия. Я зрю либо глухую внешнюю стену, либо вижу через окно простор степи...
— А теперь сюда, — сказал он. — Вот в этой часовенке...
Я перешагнул порог любезно распахнутой для меня двери, вздрогнул, внутри эта часовенка просторнее иного собора, стены уходят в немыслимую высь, а почти весь зал, за исключением узкого прохода к алтарю, занят плотными рядами священников и монахов, которых я никогда не видел.
От всех веет несокрушимой силой и уверенностью, лица грозные и суровые, я ощутил трепет, эти люди лучше меня понимают, что всех нас ждет, если провалю испытание, потому собрали все силы монастыря и Храма, а сами подготовились со всей ответственностью...
Я украдкой оглядел знакомые лица: аббат Бенедерий в первом ряду, рядом с ним приор Кроссбринер и его первый помощник отец Аширвуд и его трое помощников, их я вообще увидел впервые, это значит, что в эту часовню в самом деле стянуты все силы Храма.
Двумя рядами священники, отец Мальбрах, елимозарий, толстенький, невысокий, с округлым мягким лицом младенческого цвета и с такой же нежной кожей, но сейчас он так же суров и сосредоточен, как стоящий рядом отец Леклерк, дальше отец Форенберг, многочисленные бефлифы, келарь Иннокентий, отец Зибериус, даже сейчас с заученной улыбкой приветливого госпиталия, камерарий Анельм и отец Ромуальд, оба напряженные, как натянутые тетивы.
Даже престарелый, но не растерявший мощь отец Хайгерлох стоит прямо, хоть и опирается на трость, дальше отцы Латард, Муассак, Фростер, Хеттерлинг, отец Мантриус, Стоунвуд, но снова удивило присутствие священников высокого ранга, неужто они никогда не спускаются со своих высот, не показываются даже своим же собратьям...
Возможно, мелькнула мысль, сейчас, когда нечто особое, и когда понимают, что без их мощи все рухнет в первые же мгновения, они снизошли со своих высот и примут главный удар...
У самого алтаря двое священников с надвинутыми на лица капюшонами, я услышал, как сосредоточенно творят молитву, выговаривая каждое слово, и узнал по голосам отцов Велезариуса и Ансельма.
Аббат Бенедерий, двигаясь с трудом, но без помощи монахов, которых не допустили в такое высокое собрание, и не желая затруднять священников, те заняты жизненно важным для Храма, подошел ко мне ближе и спросил тихо:
— Сын мой... ты готов?
Я ответил, стараясь, чтобы голос звучал как можно тверже:
— Да, святой отец
— Помни о своей миссии, — предупредил он. — Рухнешь ты, рухнет мир. Погибнет все, что знаем и любим.
Он все равно погибнет, мелькнула трусливенькая мысль, не надо на меня такое, я же не атлант, чтобы небо на каменные плечи...
