Наталия Ипатова - Куда глядят глаза василиска
Желая выиграть время, он огляделся. Интерьер его скромного жилища был изменен: где-то появилась вазочка, где-то — салфетка, столик накрылся скатертью и был изысканно сервирован для позднего ужина, окно скрылось за портьерой, а с потолка на цепочке свешивалась декоративная лампа из чеканного серебра, как предвестник скорых, более значимых перемен.
Он посмотрел внимательнее на женщину, лежащую в позе спящего котенка, и почему-то засомневался в том, что она спит. Может быть, его смутила тень улыбки в уголке ее рта. И эта сброшенная сорочка. Она пошевелилась, словно поворачиваясь во сне, так, что скользкий перламутровый мех покрывала раскрылся, явив ее, утопающую в его длинном пушистом ворсе, белоснежную, точно жемчужина в раковине, с долго, томительно длящимися ногами и всеми пленительными изгибами.
— Рэй, — спросила она, — ты применяешь Могущество в любви?
— Нет, — ответил он, садясь на кровать со своей стороны. — В гневе — сколько угодно, а в любви, представь, нет.
Она села, явив еще один восхитительный ракурс и, смеясь, покачала рыжекудрой головкой.
— Не верю! Разве это возможно, быть таким, как ты, без волшебства?
— Это вопрос личного престижа, рыжая Королева! К тому же, — он хмыкнул, — было бы крайне странно заниматься любовью с ножом в руке.
Солли поддела пальцем шнурок, на котором висел Лист.
— Ты, когда моешься, снимаешь его?
— Снимаю, но держу поблизости.
— Сними, — потребовала она, твердо глядя в его глаза. — Я хочу только твоей любви.
Рэй подчинился этой прихоти, положив Лист у той свечи, что стояла у его изголовья.
— Ты получишь столько любви, сколько захочешь.
Она усмехнулась, сдув со лба рыжие кольца.
— Сегодня я захочу всего, что ты сможешь мне дать.
— Это что, вызов?
— Ты помнишь, — вместо ответа спросила она, — как ты тогда набросился на меня и порвал платье?
— Сколько раз я еще должен извиниться?
— Вот глупый. Мне это понравилось.
Он метнулся к ней, стремительный и неостановимый, как тень гепарда, но она ждала этого броска, и обвилась вокруг него, как омела обвивается вокруг дуба. Она льнула к нему, как патина льнет к бронзе. Безусловно, что-то еще оставалось в ней от той, прежней Солли, что могла заниматься любовью когда угодно, где угодно и сколько угодно, но сегодня ночью это было так, словно в последний раз. Она стала еще нервнее, каждым своим дюймом отзываясь на малейшее прикосновение, она извивалась и кричала, и была ненасытна, словно дикий голодный зверь, даря ему, неутомимому, безумное, острое, ни с чем не сравнимое наслаждение каждой минутой, и он за каждую без колебаний заплатил бы жизнью. Она неистовствовала так, будто желала начисто стереть из памяти все размолвки, ссоры, разлуки и боль, уничтожить все прошлое, сгореть и восстать. Она была прекрасна, ведь он смотрел на нее влюбленными глазами, безапелляционно объявляя совершенным все, свойственное ей, и безобразным — все прочее. Дразнящий, пляшущий перед глазами бесенок, язычок огня, она заводила его все дальше в «красный коридор», и он шел за нею без оглядки на разум и без счета растраченных сил.
И силы, и страсть иссякли глубоко заполночь, когда мягкая волна сменившей все это усталой нежности выбросила их на песчаный пляж сна.
— Поедем в Тримальхиар, Рэй, — вдруг попросила она, гладя медленными пальцами его виски, словно баюкая его отяжелевшую голову на своей груди. — Тебя там примут. Все те зимние забавы, что ты мне обещал, будут и там. Там больше света, Рэй. Больше пространства. И нас там любят.
— А кем я там буду? — спросил Рэй, чуть поворачивая голову, чтобы видеть ее лицо, расплывающееся в трепете теней.
— Ты будешь моим, — ответила она с достоинством и логикой Королевы эльфов. — Погрузи своих в бессрочную спячку. Неужели тебе так нужны все эти твари?
— Кому-то, любовь моя, они таки будут нужны, — полушутливо отозвался он. — Пусть уж лучше остаются моими. Я — сын огня, Солли. Я не гожусь на вторые роли. Я отвезу тебя в Тримальхиар, если все здесь так тебе не по вкусу… хотя мне будет очень тяжело это сделать.
— Там нет тебя.
Некоторое время она прислушивалась к его дыханию, оценивая ровность и глубину. Он спал, и она долго смотрела на него взглядом одновременно нежным и ожесточенным. Потом прильнула к его губам долгим жадным поцелуем, вызвавшим бы новую вспышку любовного безумия, если бы это оказалось способно его разбудить. Но ничто не изменилось, по-прежнему плясали огоньки оплывших свеч. Его сон был крепок.
— Рэй, — прошептала Соль, — я больше не желаю тебя ни с чем делить. Ты должен быть только моим. Я так хочу.
Она встала, пошатнувшись от головокружения и восстановив равновесие, ухватившись за столбик кровати. Соображая, постояла так. Платье она одна не смогла бы надеть, а потому, извиваясь, вползла в узкую сорочку и накинула сверху свой теплый плащ, сунула в ботинки босые ноги. Потом, ступая по меховому ковру с мягкостью пумы, обошла кровать и, боязливо протянув руку, коснулась Листа, словно ожидая, что тот поднимет тревогу или же как-то иначе воспротивится похищению. Ничуть не бывало. Он лежал в ее руке, как простая железка, и было даже странно связывать с этой дешевкой столь многие надежды. Спрятав его за пазухой, она подошла к тайному ходу, нажала нужный камень и скрылась в его пахнущем теплой плесенью зеве.
Она долго шла по тесному тоннелю, идущему под уклон, влекущему ее, как темные воды ручья несли бы с собою яркий и хрупкий цветок. Время от времени то справа, то слева открывались смотровые щели, должно быть, хорошо замаскированные с той стороны, и, бросая в них опасливые взгляды, она становилась невольной свидетельницей ночных обычаев разных пород нечисти. Иные были безобидны, вроде покера в кордегардии, иные отвратительны, как, например, игра в кости среди гарпий, где проигравшего живьем членили на части железными когтями и немедля пожирали. Ее глазам также открылась скотская любовь каменных троллей и безутешное горе одинокой баньши, навзрыд плакавшей в своей убогой грязной каморке. Весь путь занял четверть часа, но они показались ей нескончаемыми, и она почувствовала себя почти свободной, когда выбралась из неприметной щели в ночь и снежную вьюгу, взревевшую вокруг нее так радостно, словно ей бросили новую жертву.
Она закинула голову, закусив губку в усилии сосредоточения воли, и бросила в ночь и даль свой отчаянный зов, выговаривая полное имя существа так, словно взвешивала отдельно смысл каждого составлявшего его слова. Она не была уверена в успехе, ведь тот, у кого она искала помощи, обладал какой-то собственной тайной и собственной магией. И, быть может, его слуха мог достичь только зов свистка.
