Таня Хафф - Врата тьмы
Случись катастрофа неделей раньше, Ребекка умерла бы, не испытав прикосновения Богини. Случись она неделей позже, Ребекка умерла бы, и Мать бы перешла в следующий по очереди Сосуд. Но поскольку она случилась, когда случилась, — Хрона распростерла руки, и рукава ее платья затрепетали на внезапном ветру, как крылья черной птицы, — Ребекка выжила, и Мать была поймана в треснувший сосуд, который не мог ни правильно содержать ее, ни освободить.
— И мы были притянуты к ней, — в первый раз заговорила Дева, — чтобы защитить.
И снова заговорили все три — как одна.
— Я — та ось, что держит весы.
Роланд составил руками треугольник, и один угол скосил.
— Именно так, — согласилась Хрона. Она повернулась к Эвану. — И если ты возьмешь сосуд с собой, Мать обретет свободу перехода, и не так просто будет снова нарушить равновесие.
«А если Мать перейдет, — подумал Роланд, — что останется от Ребекки?»
Но у Эвана сомнений не было.
— Пойдешь ли ты со мной, Леди? — спросил он снова, но сейчас уже от себя, а не по обещанию.
— Да! — с сияющими глазами кивнула Ребекка.
— Свершилось! — произнесла Богиня, и в воздухе соткалась дрожащая завеса. — Вернись в Свет, и будь благословенна.
— Постой! — Ребекка высвободилась из объятий Эвана и развела руки. Обрывки, бывшие когда-то Томом, стали сходиться вместе, и вскоре на траве лежал пушистый светло-серый кот с гордой белой кисточкой на хвосте. Ребекка встала рядом с ним на колени.
— Прощай, любимый друг, я никогда тебя не забуду. — И серебряная слеза капнула на мягкий мех. Потом Ребекка протянула руки, и кот ушел в землю. — Иди с миром, и да найдешь в конце пути жирных мышей, густые сливки и любящие руки, что всегда почешут у тебя за ухом.
Роланд шмыгнул носом и утер глаза.
«Ты же вообще кошек не любишь», — напомнил он себе, но этот старый аргумент почему-то потерял силу.
Ребекка взяла его голову в ладони, притянула к себе и поцеловала в бровь.
— Мой знак на тебе, — сказала она, — моя защита и моя любовь.
«Это же Богиня», — сказал голос у него в голове. «Это Ребекка», — ответил ему Роланд. И крепко ее обнял.
— Будь счастлива, детка.
— И ты тоже. Кажется, ты теперь нашел свою музыку.
— Я тоже так думаю, детка.
Она протянула ему ключ от своей квартиры.
— Ты будешь поливать мои цветы?
— А как же!
— А малыши свое молоко получат?
— Полную миску каждый вечер, — поклялся он. Тогда она ему улыбнулась, и вдруг оказалось, что эта сумасшедшая неделя стоила каждой минуты боли и страха.
Она отошла, и оказавшийся на ее месте Эван благословил его.
Роланд посмотрел долгим взглядом — хотелось бы еще подольше — и сказал:
— Мне только жаль, что мы не…
Повисло молчание, и Адепт тоже ответил долгим взглядом. И вдруг подмигнул.
— Может быть, в следующий раз.
«Следующий раз! — завопил голос в голове. — Следующий раз!»
«Заткнись!» — сказал ему Роланд.
Обняв друг друга за плечи, Эван и Ребекка шагнули во Врата, и на мгновение Роланд увидел воина в лазури и серебре с разукрашенным мечом у бедра, и создание Света, зацепившее большими белыми крыльями верх Врат, и того Эвана, которого он знал, — всех трех в одном. И вокруг Ребекки возникло сияние и образы, только вместо меча она несла сноп пшеницы.
Потом, всего на секунду, завеса на Вратах стала прозрачной, и Роланд увидел за ней Свет. Он шагнул, раз и другой, но тут Врата исчезли, и миссис Рут уперлась ему ладонью в грудь.
— Барды могут ВИДЕТЬ, но пройти не могут никогда, — объяснила она сурово, но доброжелательно. — Это одна из вещей, которые делают их Бардами.
— Но…
— Даже не думай, парнишка.
Он посмотрел на нее, на самом деле посмотрел, и увидел старую толстую тряпичницу, выпирающую из потрепанного черного платья. Дару была одета в белые шорты и блузку, и единственным признаком Девы-воительницы был кастовый знак на лбу.
— Ив самом деле кончилось, — вздохнул Роланд.
Миссис Рут фыркнула:
— Ты когда-нибудь слушаешь, парнишка? Ничего не кончается. Круг вечно идет по кругу. — Она протянула пухлую руку и слегка похлопала его по щеке. — Иди домой. Поспи. Научись играть на своей новой арфе. Не лезь в неприятности. А ты, — она повернулась к Дару, — больше ешь. Уж больно ты тощая.
Миссис Рут повернулась и, переваливаясь, пошла прочь.
Роланд встал на колени, чтобы уложить Терпеливую в футляр, поднял голову и увидел, как Дару смотрит на него.
— Что ты будешь теперь делать? — спросила она. Роланд пожал плечами и поднялся.
— То, что она сказала. Я так думаю. Дару кивнула.
— Это самое мудрое.
— То есть ты…
— Я — это я. И завтра уже не вспомню, что была кем-то другим.
— А она? — Роланд махнул рукой в ту сторону, куда ушла миссис Рут.
— Хрона — помнит. Это часть ее работы. — Дару зевнула и потянулась. — Не знаю, как ты, а я бы выпила кофе.
Роланд минутку подумал.
— Знаешь, и я тоже.
И они пошли через лужайку в сторону фонарей Колледж-стрит к обычным странностям, которые можно найти в круглосуточной забегаловке.
— То есть вот это, Дева-воительница и прочее, так ты не…
— Нет.
— А, понял.
На другой стороне лужайки констебли Паттон и Брукс стряхнули с себя оцепенение и полезли обратно в машину. Лицо — или предмет, они не знали точно, — ответственное как минимум за две смерти, никогда не предстанет перед судом, но здесь свершилась своего рода Справедливость, и они были удовлетворены.
— Мы, э-э, как — докладывать будем? — спросил Брукс, постукивая пальцами по приборной панели. Напарница иронически подняла бровь, и он вспыхнул.
Паттон перебросила тумблер микрофона.
— Говорите, 5234.
— Мы отъезжаем от Круга.
— Что там с фейерверками?
— Ситуация разрешилась сама собой. 5234, конец связи.
Паттон включила передачу, и они отъехали в темноту, обычную темноту летней ночи.
Существо, которое было не совсем белкой, пробежало над ними по водосточным трубам — разнести новость.
Примечания
1
Quod Erat Demonstrandum (лат.) — что и требовалось доказать.
