Артур Баневич - Где нет княжон невинных
— Ленда… — умоляюще простонал Дебрен. Он один был в состоянии хоть что-то проговорить. Збрхл по крайней мере несколько мгновений казался способным разрубить девушку надвое. Петунка походила на человека, который, возможно, обрадовался бы, если б бердыш промахнулся и удар достался ей.
— С этой виной ты еще можешь жить. — Только теперь Дебрен заметил боль в зеленоватых глазах Ленды. Эта боль была иной, нежели та, что застыла в синих глазах, но она была. Возможно, поэтому Петунка не пыталась вырваться из рук Ленды, не отвечала на невидимые удары ни словами, ни действиями. — Потому что на самом деле ты ни в чем не виновата, а за мысли наказывать нельзя. Но теперь дурными мыслями дело не кончится. Ты либо что-то сделаешь, либо от чего-то откажешься. И если откажешься, а Вацлан покусится на свою жизнь, ты уже никогда не простишь себе бездействия.
— Удержи ее, — проскрипел Збрхл, расстегивая застежку пояса. — Придержи, Дебрен. Я ее так выпорю, что она месяц…
— И еще скажу тебе, — Ленда заговорила чуть быстрее, — что в конце концов ты это сделаешь. Помчишься в Бельницу, будешь искать человека, лицо которого изобразил Роволетто. Потому что это все-таки какая-то надежда, а ты — мать, ты его любишь, и тебе необходима хотя бы капля надежды для своего ребенка. Поэтому ты махнешь рукой на все — на рассудок, на грифона, на проклятие, — пойдешь в горы и больше не вернешься. Ведь еще не было случая, чтобы наследнице позволили отсюда уйти, правда? — Петунка опустила голову, уставилась на босые ноги девушки. — Знаю, что правда. Вацлан в Оломуце, дни напролет один на один с бритвами, веревками и оконцами, в которые можно выпрыгнуть, а ты здесь. Это говорит обо всем. Ты не сидишь рядом с ним, не привозишь его сюда… потому что не можешь. Только поэтому. Ни одна из вас не могла высунуть носа за ближайшую околицу. Другие могли, но не наследницы. Я права? — Петунка не ответила, но вопрос и не требовал ответа. — Идиотка… ты прекрасно знаешь, что не дойдешь даже до пограничных холмов. Это будет самоубийство. Жалкое, трусливое бегство, а не попытка спасти Вацлана.
— Ленда, я не шучу, — бросил предостерегающе, хоть и немного жалобно Збрхл. — Перестань ее тиранить.
— Мне довелось видеть их. Всех… — Девушка замялась, но тут же решительно договорила: — Всех четверых. Бельница — княжество маленькое, не то что ваше королевство. Я узнаю, который тебя так… Позволь мне.
— Нет. — Петунке с трудом удалось выговорить это слово. — Нет… не могу.
— Можешь. Черт побери, ты же мать! Значит, можешь. Если б я когда-нибудь… Можешь. И еще многое.
Она хотела продолжить, но замолчала, когда Дебрен схватил ее за локоть и потянул к стойке. Магун был зол, ему приходилось следить за тем, чтобы не уронить хромающую на обе ноги девушку, однако он успел заметить, как Збрхл подбежал к трактирщице и обнял ее огромными лапищами.
Больше он оглядываться не стал. Все внимание сосредоточил на потемневшем лице прижатой к стойке Ленды. В лице было больше ярости, чем раскаяния, но ниже, там, где боролись уже не взгляды, а руки, его пальцы не нащупали ни одного напряженного мускула.
— Что ты вытворяешь? — прошипел он. — Спятила?
— Они погибнут. — Она тоже говорила шепотом, однако без признаков смирения. — Оба. Могу поспорить, что Вацлан живет исключительно ради нее. Что только она его держит…
— Поспорить?! Ленда, ты его в глаза не видела! Ты ничего о них не знаешь, это чужие люди! По какому праву ты вмешиваешься?
— Потому что не видела его, а хочу увидеть. Такого объяснения тебе достаточно? Потому что Петунка меня собиралась вырвать из лап Инквизиции, хоть ты и чародей, а Збрхл не более деликатен, чем этот засраный грифон! Потому что я ее люблю! И не хочу, чтобы она сдуру погибла! Вот по какому праву, ты, дурной мудрила! Ты на себя взгляни, когда спрашиваешь о праве на помощь! Это я, что ли, помчалась в лес за голой бабой? Зимой? На верную гибель?! Я?! Тоже мне выискался нейтральный по природе…
— Это… это совсем другое. Там человеку нужна была помощь. Даже не человеку, — поправился он, обрадовавшись, что нашел аргумент. — За тобой помчался. Да и ты не имела ничего против…
— Хрень порешь! Ты не знал, что это я, а я имела кое-что против. Как раз ты-то и не имеешь права обвинять меня, что я сую нос в чужие дела. Збрхл кое-что порассказал мне о тебе. Знаешь, почему тебе так достается по заднице? Потому что сердце у тебя болезненно мягкое. Слизняк, черт побери, не сердце!
— Збрхл — идиот, — зло бросил магун. — Но даже он в конце концов сообразит, что дубасит по поясу. И станет целиться выше или ниже. А там у тебя железяк нет. Так что лучше заткнись и не лезь сапожищами в…
— Грязными ножищами, если уж на то пошло, — в башмаки и даже сапожищи я не влезаю. Я не очень деликатной уродилась, ничего не поделаешь. Простая баба с кожей, годной на подошвы. Что на уме, то и на языке. Так что прости уж. Не собираюсь я стоять и смотреть, как эта идиотка сама себя губит. Можете со Збрхлом попеременно меня держать и колотить. Я свое все равно скажу. А ты — отваливай.
Похоже, случай был безнадежным. Возможно, Дебрен и попытался бы продолжить, но она выбила у него оружие — слишком уж хорошо он чувствовал, удерживая ее руками, как мягко и покорно поддается она под нажимом. Еще чуть сильнее — и она опустится на колени. Он мог сделать все с ее телом, но он не мог сломить волю. Когда он это понял, у него закружилась голова. Несколько мгновений Ленда была самым совершенным в природе набором противодействий и противоречий, и Дебрен сдался так же естественно, как скорлупа яйца сдалась бы бердышу Збрхла.
Он убрал руки, но не сразу нашел в себе силы отступить. Они стояли близко. Он мог обманывать себя, говоря, что чувствует излучаемое ею тепло, а легкий нажим внизу это не только ботинок, но и один из пальцев ее босых ног на его ботинке.
Он подумал, что Ленда никогда не будет его. Такой, какой должна быть женщина. И вдруг понял, о чем она говорила. Понял ее слова о надежде.
Они улыбнулись друг другу. Одними глазами. Только теперь в его сознание начало проникать гневное, заботливое ворчание Збрхла.
— …обычно незаконным охотнее дарят нож, нежели кошелек. С отцом ты, возможно, чего-нибудь бы и добилась: кровь есть кровь, да и доказывать ничего особо не надо, потому что такую, как ты, забыть невозможно. Но тот, кто знал правду, уже ушел из жизни. Остались лишь конкуренты, претендующие на наследство. Так что прошу тебя: забудь. Это неудачная мысль.
— Знаю, медвежонок. — Голос был грустный и на удивление мягкий. — Знаю. Но другой у меня нет.
— Ты не купишь ему любви. Он твой, ты его вырастила, а значит, он наверняка умен и прекрасно знает это.
