Артур Баневич - Где нет княжон невинных
— Граница шла через теперешнюю Бельницу? — удивился Дебрен. — Посереди низины?
— Это одна из причин, по которым бельницкие князья не выставляют напоказ свой герб, — криво улыбнулась она. — Народ по сей день славит юношу за щедрость и фантазию. То есть за классические свойства пьяницы. А он пил. Был неисправимым алкоголиком. Довольно частый недугу младших сыновей плодовитых владык, а не надо забывать, что отец Дагоша был закоренелым язычником и жен у него было — не счесть.
— Ты собиралась о гербе… — напомнил Збрхл.
Петунка не была способна вымолвить ни слова, она выглядела типичной жертвой беспалицевого шока. Опустилась на лавку, лишь случайно не промахнувшись и не оказавшись на полу.
— Так я и говорю, — хрипло сказала Ленда, которая выглядела лучше хозяйки, но хуже Збрхла. Благодаря хрипоте дрожь в голосе была незаметна, но руки, охватывающие тело, уже справлялись не так хорошо, и время от времени ее всю трясло. — Водки еще не знали, поэтому князю приходилось много пить, чтобы выплеснуть из души горечь безнадежности. В результате у него, как у всякого выпивохи, вырос живот. Что его и спасло. Потому что когда уже место под будущую крепость выбрали, ему выпала честь вбить угловой столб. Но поскольку наступил вечер, церемонию отложили до утра. Ну и Безымянный, само собой, нализался. И по пьяни среди ночи пошел к ручью, чтобы перед церемонией потренироваться. И уснул. А когда проснулся, то валялся весь мокрый и грязный в сорока милях дальше, уже у реки Клодка, в том месте, где сегодня стоит княжеский замок. Его туда от самой горы Чернухи вода унесла. Вместе со столбом, который изобразили на гербе и который, как легко догадаться, не дал Безымянному утонуть. Сердечный был мужик, как все пьянчуги, так что, наверное, обнял его, этот столб, и…
— Скажи же наконец, — слабым голосом прервала ее Петунка, — коли уж начала… Я хочу это услышать.
Ленда кивнула.
— Сама видишь, это не типичная история из гербовника. Хвастаться тут нечем. То есть по нынешним меркам. Когда-то на это смотрели иначе и герб зарегистрировали в геральдических перечнях. Он древний, поэтому род его сохраняет, но уже при Альмерике перестали им пользоваться в повседневной практике. Герб остался только в старых документах, которые нельзя переделывать, потому что они станут недействительными, ну и на некоторых фамильных ценностях, слишком дорогих, чтобы их переплавить или превратить в лом. Перечень довольно короткий: двое лат, меч Леомира и уринал Ганека Первого, прозванного Великим. Ну и, надо понимать, княжеские регалии.
— Уринал? — недоверчиво повторил Дебрен.
— Или ночная ваза, ночной горшок, если вам больше нравится. lie делай такой глупой мины. Все перечисленные предметы сохранены потому, что они приносили владельцам счастье, давали силу, ну и повышали престиж.
— Ваза относится к категории…
— Первой и второй. Ганек из хилого и глуповатого мальчишки превратился в величайшего из наших владык, кажется, именно благодаря тому, что пользовался горшком. Это объясняют положительным влиянием золота и драгоценных камней на твердость монаршего зада и возрастание амбиций. Якобы контакт с уриналом — скорее красивым, нежели удобным, — выработал в малыше свойства идеального владыки. Однако, мне кажется, это заслуга магии, которой придворный маг неизвестно зачем насытил вазу.
— Омерррзитеррьно, — кратко прокомментировал Дроп.
— Зато умно и действенно, — возразил Дебрен. — Период общения с уриналом наиболее благоприятен для совершенствования ребенка с помощью мутаций. Малец уже силен, но еще молод. Ну и конечно, нужная дозировка. Регулярные сеансы, открытый путь в глубь тела и идеальный фокусирующий сосуд… Простите, — осекся он, сообразив, какими малоодобрительными стали взгляды присутствующих. — Так, говоришь, на ночном горшке есть герб?
— Тоже, — буркнула Ленда. — Но нас интересуют, насколько я понимаю, те, что на доспехах. Столбомуж с кирасой… ну, тот, которого изобразил Роволетто.
— Отец Вацлана… — пробормотала Петунка. — Не знаю, правильно ли я поняла. Ты хочешь сказать… он был княжеских кровей?
— Если он взял тебя в ягоднике летом, — Ленда заглянула ей в глаза, — это должно было быть в 1429 году. Гвадрика прозвали Частоколом за то, что он никогда не выходил за пределы границы, помеченной столбами. А налетами на Румперку лично руководил лишь потому, что, по его мнению, город принадлежал Бельнице и находился в пределах княжества. Только под оккупацией.
— Ни хрена подобного! — возмутился Збрхл. — Румперка всегда была морвацкой! Это вы ее некоторое время оккупировали при…
— Я только говорю, что так считал Гвадрик, — пожала плечами Ленда. — Спорить с тобой о политике я не стану. А что касается князя, так он и на Румперку-то ходил в лучшем случае едва два-три раза. Походы можно считать по временам года. Первый раз он пошел весной, еще при демократическом режиме, в 1407-м. Кажется, в марте…
— В апреле, — не глядя ни на кого, вполголоса уточнила Петунка. — Мама… мама рассказывала мне о том нападении. Точно апрель.
— Он служил простым офицером, — кивнула Ленда, подтверждая, что поправку принимает. — Из трех остальных мужчин княжеской крови я знаю о двоих, которых в то время демократы тоже в армию призвали как дворян — их охотно использовали в войнах в качестве объектов, подлежащих уничтожению. Но мы говорим не о том походе. — Ленда пожала плечами. — И столбомужа скорее всего тоже ни у кого на латах не было.
— Откуда ты знаешь? — заинтересовался Збрхл.
— Ну… рассуждаю. Я говорила: латы, кроме двух княжеских, не были украшены столбомужами. И уж конечно, не при демократах. Просто чудо, что два этих древних панциря не отдали на перешлифовку как символ несправедливого феодализма. Но поскольку легенды связывают с этими доспехами победоносных вождей, правительство держало их под замком на черный день. Чтобы в случае чего кого-нибудь из княжеского рода вырядить, поставить, как марионетку, во главе армии и трубить в патриотическую трубу, призывая сторонников былого режима. Не знаю, разрешили в 1407 году Гвадрику надеть прадедовы доспехи или нет, но даже если и разрешили, так только ему одному. Никто из кузенов наверняка вторые не получил. Все трое славились воинственностью. Не то что Гвадрик, которого держали в монастыре. Дай такому Бурибору кирасу Ганека Великого, так он тут же за меч схватится и себя владыкой провозгласит. Нет, настолько-то глупыми демократы не были.
— А гвардия? — напомнила Петунка. — Я же говорила: моя мать запомнила герб. Именно в 1407 году. Больше она его никогда не видела. Я — да, но не она. Значит, в 1407 году здесь и гвардия должна была побывать. У тебя неточные сведения.
