Стивен Бауер - Завет Кольца
Гарбо усмехнулся:
— Смелая мысль, дружище Хольм. Но, извини, и глупая. Ведь вы, полуразумные, никогда не сможете даже встретить никого из нашего малого народа, если мы сами этого не захотим. Ты должен бы это уже знать.
Хольм шумно дышал, в глазах его сверкала злоба. Несколько секунд он с бешенством смотрел на маленького усмехающегося человечка, затем, шевельнув руками, сжал кулаки и требовательно взглянул на Раскелла.
— Будет лучше, если мы пойдем, мистер Раскелл, — с деланным спокойствием произнес он.
Раскелл нерешительно взял ружье и рюкзак и тоже встал. Ему показалось, что ситуация переменилась. Если вначале вся эта сцена была только странной и в высшей степени необычной, то теперь он как-то разом почувствовал, что их положение становится угрожающим. То, что происходило между Гарбо и Хольмом, не было простым расхождением мнений или обычной ссорой, здесь таилось что-то большее. Возможно, им и в самом деле лучше уйти.
— Хотя бы ты прислушался к голосу рассудка, дружище Раскелл, — настойчиво сказал Гарбо. — Я знаю, что ты не такой, как твой спутник. Тебе хочется приключений, но, поверь мне, ты идешь не той дорогой. Так уже многие сгубили себя, сами того не замечая. Хольм, может быть, и обещал тебе чудеса, но он умолчал о тех опасностях, которые подстерегают на пути.
— Хватит, Гарбо, — угрожающе сказал Хольм.
Гарбо немного помолчал. Затем печально и покорно покивал головой, вынул изо рта трубку и плотнее натянул на плечи плащ.
— Ну, как угодно, — пробормотал он. — Но подумайте над тем, что я сказал. Пока еще не поздно.
И он исчез.
Нет, не ушел и не скрылся под деревьями или в каком-нибудь ином укрытии.
Он просто исчез.
Это произошло так быстро, что Раскелл в первый момент даже не понял, что случилось. Ничего не соображая, он тупо смотрел на то место, где только что стоял Гарбо; открыл рот, намереваясь что-то сказать, но у него вырвалось лишь какое-то беспомощное кряхтение.
— Что… — прохрипел он. — Как…
— Я не знаю, как он это сделал, — предупредил Хольм его вопрос. — Какой-то дешевый трюк, ничего больше. Не ломайте себе голову.
Раскелл с усилием покачал головой. Им овладело какое-то странное чувство скованности, которое было ему совершенно чуждо, и находилось оно где-то посередине между откровенным страхом и недоверчивым изумлением.
— Это был не трюк, — сказал он. — Это…
— Слушайте, Раскелл, — перебил его Хольм. — Это был трюк, и даже не особенно ловкий. И если вам теперь начнут являться призраки, значит, он добился того, чего хотел. Я видел раз в варьете, как один умелец распилил девчонку на три части. Я не мог себе этого объяснить, но из-за этого я все-таки не начал верить в чудеса. Если хотите знать, что я об этом думаю, то у парня не все дома.
Раскелл с трудом повернулся и уставился на Хольма.
— Что… что ему вообще надо было? — спросил он, заикаясь. — И что он имел в виду, говоря, что вы его знаете?
Хольм пожал плечами, но жест был слишком уж поспешным, чтобы быть убедительным.
— Я этого не знаю, Раскелл, — сказал он. — Какой-нибудь псих, вообразивший себя защитником лесов или еще чего-нибудь. Здесь, в горах, иногда попадаются такие. Не берите в голову. Он отыграл свой номер и испарился. Больше он нам надоедать не будет. А теперь идемте. Я хочу еще сегодня добраться до реки.
Раскелл был далеко не удовлетворен полученными объяснениями, но Хольм явно не собирался продолжать беседу. Он повернулся и, не дожидаясь Раскелла, быстрым шагом направился к краю леса.
А Раскелл все стоял и, качая головой, смотрел на то место, где исчез Гарбо. Огонь костра как-то в один миг осел, притух и был уже не таким ярким, как прежде. Языки пламени съеживались и уже почти не давали тепла, пульсирующий круг желтого света, казалось, быстро суживался под напором темноты. В считанные мгновения костер превратился в груду слабо тлеющих углей и затем — в горку золы, в которой угасла последняя светящаяся точка. Стало холодно, и Раскелл вздрогнул.
Дело было даже не в понижении температуры, скорее — как ни абсурдна была такая мысль, но в этот момент она показалась Раскеллу единственным логичным объяснением — похоже было, что вместе с Гарбо ушло что-то еще, что-то незримое и бестелесное, но необычайно важное, какое-то крохотное различие между обычным, нормальным лесом и — этим.
Чары развеялись, быть может навсегда, и, когда Раскелл повернулся и медленно пошел вслед за Хольмом, он видел уже самый обычный лес и шершавую кору деревьев, нормально поднимавшихся из травы и мха, — это было красиво, но уже не вызывало былого восхищения. В этом лесу Гарбо не смог бы поймать ни одной феи.
Раскелл недовольно стряхнул с себя эти мысли и зашагал быстрее, чтобы догнать Хольма, ушедшего далеко вперед.
В душе Раскелла поднималось что-то вроде гнева на этого спрятавшегося гнома, который в шутовском наряде шляется по лесу и несет всякий вздор, — но также и на себя самого, поверившего в его бредни. Впрочем, это могла быть всего лишь неуверенность, которую он ошибочно принял за гнев. Черт возьми, он уже не ребенок — и не один из этих фантазеров-романтиков, которые читают всякие сказки и упиваются подобной дребеденью; он взрослый интеллигентный человек с логически функционирующим рассудком — рассудком, который приносит ему четверть миллиона долларов в год и на который он, как правило, шесть дней в неделю возлагает ответственность за деньги нескольких тысяч мелких акционеров! И он позволил сбить себя с толку какому-то маразматическому отшельнику в карнавальном костюме… Но тем не менее он действительно пришел сюда охотиться на единорога.
На ночевку остановились у реки.
Свет полной луны дробился в волнах узкого спокойного потока на миллионы блестящих оскольчатых отражений. От воды шел сладковатый, ясный и чистый аромат; на берегу и справа, и слева было множество уютных, защищенных от ветра бухточек, казавшихся специально созданными для привала и ночлега, — лучше не смог бы придумать и самый изобретательный ландшафтный архитектор.
Хольм экономными, тренированными движениями разбил лагерь — две крохотные палатки возле обложенного камнями костра, — зачерпнул из реки воды и приготовил из их запасов простой, но вкусный ужин. Ели молча, хотя на языке у Раскелла вертелась тысяча вопросов. Однако он сдерживался и молчал. И только когда они уже отужинали и Хольм почти ритуальными движениями прикурил первую за этот день сигарету, Раскелл наконец не выдержал.
— Один вопрос, Хольм, — сказал он.
Хольм поднял глаза, затянулся сигаретой и, глядя мимо Раскелла на темный силуэт леса, окружавшего их, словно высокая массивная стена из овеществленной темноты, произнес:
