Татьяна Патрикова - Драконьи грезы разужного цвета
Шельм все решил, и собирался следовать принятому им решению. Набрав воды, он еще какое-то время смотрел на свое отражение, а потом опустил руки в ручей, прикрыл глаза и неожиданно ухнул куда-то вниз. Не в буквальном смысле, в мысленном. И лишь потом осознал, что произошло.
У этого масочника было слишком мало сил и был он простым кукловодом. Маска его не входила в состав Дель Арте — списка правящих масок, таких обычно в их кругу и не замечали вовсе, считали толком ни на что не способными. И вот сейчас скрытая маска Шельма Вольто, отчего-то зацепилась за этого масочника. Шут, привыкший доверять интуиции, прислушался к себе. И все увидел чужими глазами.
Широкое плато, покрытое мхом и лишайником и сиротливые горки камней повсюду. То там, то здесь, вот только… все камни яйцевидной формы. Потом в поле зрения попала телега, на ней те же самые камни, не много, штуки три-четыре. Вместо коней горные козлы, которые были не приспособлены к дрессировке, и никогда бы не позволили запрячь себя, если бы не стали искусными живыми куклами кукловода.
Масочник и его сообщник, возившийся как раз у телеги, тоже маг, обычный и очень слабый, вот только специализирующийся на открытии коротких порталов. Откуда Шельм это знал? Он как-то видел его еще в Столице, он показывал фокусы на площади, перемещая предметы в одно, конкретно выбранное место, и не возвращая их хозяевам, скрывшись в таком же портале. Шельм сам ненавязчиво, с шутками и хохмами подсказал начальнику городской стражи, как поймать хитреца. "Вот и воры нашлись", подумалось ему отстраненно, а потом в голове словно что-то взорвалось.
— Ставрас! — прокричал он вслух, зная, что до места кражи пол дня пути по горам, но по небу совсем немного. И тот не заставил себя долго ждать, взмыв над лесом драконом и подхватив его прямо с земли.
"Где?"
"Там, где мертвые гнезда", ответствовал шут и даже сумел как-то передать ему образы увиденного до этого.
Радужный Дракон под ним зарычал раскатисто, звучно, позволяя эху грозного рыка наполнить горы, усиливаясь многократно. И взмыл еще выше, стремясь покарать тех, кто посмел осквернять детские могилы.
От последней мысли, пришедшей от Ставраса, Шельм поежился и сильнее пригнулся к его спине. Как же это было приятно, снова быть вместе хотя бы на краткий миг.
А потом они начали падать. Шельм даже не сразу сообразил, что они уже долетели и Ставрас пикирует на злоумышленников. Те кинулись врассыпную. Ушлый маг, сообщник масочника, попытался переместиться, но Шельм легко вплел в сосредоточение его дара сразу несколько нитей, и тот замер, боясь даже шелохнуться.
Его подельник, хотел набросить на Шельма поводок, не сразу сориентировавшись, что драконий наездник сам масочник и не из последних по силе. А когда понял это, было уже поздно.
Шельм оплел его нитями так, что тот лишь смог вжать голову в плечи и вытянуться по стойке смирно рядом с товарищем по несчастью и ожидать, когда они со Ставрасом приземлятся. Но, стоило дракону ссадить на землю своего седока, как чуть в стороне от огромного бронзового ящера, пространство замерцало серым туманом и какими-то волшебными искрами, и там появился Муравьед, верхом на Шелесте, а за ним, ведя в поводу трех обычных коней, вышли из серого тумана Веровек с Гиацинтом.
И лишь когда Ставрас снова стал человеком, Шельм приспустил нити, опутывающие воров.
— Ну, что ж, а вот теперь поговорим, — коротко бросил лекарь, сдвинув брови.
Пойманные с поличным затряслись, но говорить первым начал маг:
— А что? Мы ничего не сделали. Подумаешь, камушки собирали!
— И продавали под видом драконьих яиц, — тихо обронил Ставрас.
— Ну и что! Они же все равно мертвые, валяются здесь никому не нужные. А то, что олухи всякие их покупали, так это не к нам претензии, умнее надо быть!
— А то, что законом Драконьего Королевства запрещено продавать драконьи яйца?
— Но они же мертвые!
— В законе, разве, сказано, что они непременно должны быть живыми?
— Нет, но это подразумевается!
— Ах, подразумевается, — на этот раз лекарь не удержался и зарычал по-драконьи, оставаясь при этом человеком.
Молодой светловолосый маг в простой крестьянской одежде, одетой не иначе, как для конспирации, зажмурился и задрожал. Его товарищ по несчастью, масочник, тощенький, хлипкий, с узкими, раскосыми глазами и длинными черными волосами до пояса, отшатнулся.
— Мур, прошу тебя, возьми Шелеста и отправьте этих голубчиков в казематы столичной тюрьмы, а то я рискую вспомнить времена принцессок.
— Какие времена? — заинтересовался Гиня, с нескрываемой неприязнью смотря на черноволосого масочника.
Тот же глядел лишь в землю и на Гиацинта, впрочем, как и на Шельма, боялся даже взгляд поднять.
— Когда драконы людей харчили, — объяснил Шельм, шагнул к провинившемуся масочнику и поднял его голову за подбородок. — Я Арлекин, а он Коломбина, но нам не нужна твоя преданность, Дама Треф. Тебя, как и твоего друга, будут судить люди и драконы.
В черных глазах мелькнуло облегчение. Ставрас переглянулся с Веровеком и Муром, пожал плечами и сдал яйцекрадов Муравьеду. Тот вновь вскочил на Шелеста, который совершенно не возражал, и все трое исчезли в сером тумане с блестками.
— Отойдем подальше, — тихо произнес Ставрас. — И разобьем лагерь.
— А почему не здесь? — сунулся было Веровек, справедливо рассудив, что на мягком мху спать куда приятнее, чем на голых камнях.
— А почему вы не спите на своих кладбищах, а, напротив, в ночное время обходите их стороной? — еще тише спросил Ставрас, развернулся и пошел в сторону от мертвых яиц, сиротливо валяющихся в полном беспорядке.
Все остальные поплелись за ним. Сказывалась накатившая усталость, плюс ко всему наложилось потрясение от случившегося, от короткой погони и разговора с ворами, поэтому сил хватило лишь на быстрый, молчаливый ужин, который Шельм и Гиня успели на пару сварганить как раз к возвращению Мура.
Тот ничего не сказал при всех, лишь отвел лекаря в сторонку и, побеседовав с ним, подсел к общему костру. Шельм вопросительно посмотрел на Ставраса, явно желая узнать подробности, но тот на него даже не взглянул, поэтому шуту пришлось смириться с тем, что сегодня он ничего не узнает.
Но, когда все уже укладывались спать, Ригулти неожиданно поднялся, взял свое одеяло и расстелил его рядом с ним. Шельм замер лицом к огню, к нему спиной, не решаясь проронить ни звука. А потом лекарь, как много ночей до того, обнял его поперек груди и усталым, измученным голосом выдохнул ему в волосы:
— Я не знаю, почему ты обижаешься. Но сегодня мне хочется, чтобы ты был рядом. Хотя бы сегодня…
