Николай Ярославцев - Преднозначение
-Ничего не бойся, мать – бэриха. – Громко, так, чтобы слышали все, сказала она. – Кончилась твоя неволя. Хочешь – иди в лес. А нет, так здесь живи. Отныне…
Выпрямилась и повернулась к людям.
-Отныне… - Повторила она. – я запрещаю охоту на бэров, моих спасителей. Каждый, кто нарушит мою волю, будет удавлен на глазах всего города, а тело его будет брошено в лесу на потребу диким зверям.
Бэриха выслушала ее слова молча, кивая головой. И отошла к крыльцу, где ее уже ждал кузнец с молотом и зубилом. Зато Ягодка заплясал, выражая радость, сразу на всех четырех лапах.
Не успела она отойти, как к княжне бросились теремные и сенные девки. Плача и причитая тянулись к ней руками.
-Княжна, сиротинушка наша. Ноженьки босые…
Влада, не дослушав их причитаний, брезгливо бросила.
-Пошли прочь, подлые… - И вытягивая руки навстречу Радогору, велела. – Витязь Радогор, прими меня на руки.
И едва Радогор наклонился к ней, как она тут же соскользнула со спины бэра ему на руки.
-Свища, убийцу моих батюшки с матушкой, ублажали и теми же руками ко мне лезете, бесстыжие. Воды наносите, платье мне готовьте…
-А господину?
Наглые девки, не скрываясь, жгут Радогора подлыми глазами, до нага раздевают своими взглядами. Отожрались на княжеских харчах. Сало в телесах дурит.
-Прочь! Ему я сама одежду выберу. Вы же ему опочивальню рядом с моей светлицей уберите. От злых людей, от недобрых взглядов хранить меня будет.
Ягодка, догадавшись, что они уходят, жалобно взвизгнул.
-Бэра накормить, пока сам от еды не отвалится. – Спохватилась она. – И препятствий ни в чем не чинить. Он мне за родича теперь.
-А ну как порвет кого, княжна? – Услышала она испуганный вопрос. – Эвон какая силища в нем скопилась!
-А и порвет, не жалко Свищевых выкормышей. – Зло сверкнула глазами, выглянув из – за Радогорова плеча. – Много их. Надолго хватит.
И звонко рассмеялась, увидев их растерянные лица.
-Ягодка поумней многих вас будет. И без дела не порвет.
В светелке уже вода теплая ее ждала и лохань широкая и глубокая. Остановилась в дверях и жадно вдохнула запах родного жилища. И снова слезы навернулись на глаза. Смахнула их ладонью, и бросила через плечо.
-Цветов душистых в воду набросайте. А сами вон идите. Одна остаться хочу.
Голос резкий, и на девок не глядит.
-И платье девичье не носите мне. Сапоги мягкие с короткой голяшкой несите, порты из тонкой кожи и подкольчужник, как у витязя Радогора.
-Да, как же так, княжна, краса наша? Люди осудят.
-Свища не осудили. – Гневно выкрикнула она. - Прочь идите, одна останусь.
Едва двери стукнули, как она вылезла из своей одежды. Против обычая пошла. Не позволила себя мыть, тереть и водой окатывать. Красу ее девичью нахваливать и приговаривать. Все казалось ей, что углядят востроглазые, что и не девка уж. Баба. Ладная да пригожая. И до ласки ночной жадная. И груди ее не девичьи. Мужскую руку познавшие. Обласканные и зацелованные его губами. И тело ждущее его ласк, похотливое. А уж про мысли, что в голове теснятся, под волосом прячутся, лучше и не говорить. До того стыдные, что впору краснеть и очи долу клонить.
Долго и с наслаждением плескалась, разливая воду по полу, по цветным дорожкам. Волосы выполаскивала, как бабы белье на реке полощут, пока вода не остыла. И обеспокоенно думала, принесли ли воды Радогору? И шипела разъяренной кошкой при одной мысли, что не сумел он прогнать подлых и моют его, обихаживают распутные сейчас своими жадными руками. И готовила для них муки мученические, нестерпимые.
Вышагнула из лохани и наскоро обтерлась длинным и мягким рукатерником, расшитым цветами и неведомыми, сказочной красоты, птицами.
Дверь скрипнула и осторожно приотворилась.
Встала бесстыжая в распахнутой двери и руками всплеснула.
-Краса ты наша, тело белое…
Дерзкий взгляд скользит по ее телу сверху до низу, с низу до верху. И обратно. Не укроешься.
-В пору под венец, да вести не кому. Телу девичьему в коже тесно. Пальцем ткни и сок брызнет. Груди, что яблочки наливные.
Платье, что в руках держала, на пол упало. И трещит, рта не закрывая, без умолку.
-Умолкни, сорока! – Прикрикнула на девку Влада, натягивая прямо на голое тело, узкие портки. Мягкая ткань туго обтягивает бедра и ягодицы. Заправила в них тонкую рубаху и сунула руки в новенький, поскрипывающий подкольчужник. Подумала, подумала и затянулась натуго широким ремнем
Девка уже лезла в волосы роговым тонким гребешком.
-А мы той порой волосики твои, княжна наша, расчешем да разберем и в косы девичьи заплетем. Разоделась то как дивно. И вроде все спрятано, и вроде бы все на голе. Глаз не оторвать!
Вспыхнула и отстранила ее руку.
-Ремешок принеси волосы перетянуть. Или поясок плетеный узкий. – Проворчала она. И устыдившись, пояснила любопытной девке, которая бог весть что подумать могла. – Год кос плести не буду, пока по батюшке с матушкой душа не переболит. А тогда уж и плети…
И, не слушая больше девку – болтушку, с языком, сродни коровьему боталу, вышла из светелки.
Девки сбились в кучу подле опочивальни Радогора. Перемигиваются, перешептываются. Глаза сладким туманом затянуло.
-А вы что здесь все сбились? – Строго спросила она. – Или дел больше других нет, как воев у дверей выкарауливать?
-Даже в двери никого не пустил, княжна - голубушка. Сам воду занес, сам разделся. – не скрывая своего удивления, ответила одна за всех. И уж совсем разочарованно добавила. – И моется сам, будто мы все безрукие.
Влада с трудом сдержала облегченный вздох.
-Прочь идите. Пока палками гнать не велела. Сама платье ему приготовлю. – И нетерпеливо притопнула ладным, вокруг ножки, сапожком. - И не сметь мне на глаза показываться, пока сама не позову.
Проводила девок ревнивым взглядом. И скорбно вздохнула, подумав, - и где только батюшка таких насобирал? Одна другой глаже. Куда не поглядишь, в каждом углу оторва.
Долго рылась в батюшкиных сундуках, подбирая одежду по росту, что было совсем не просто. Но наконец остановилась, и навьючив одежду на руку, вернулась на свою половину, прихватив заодно и не длинный боевой нож в узорчатых ножнах со стены. Растягивая время, распустила пояс и повесила на него нож. Прошлась раз другой по светлице из угла в угол. Прислушалась и, боязливо выглянув в переход, толкнула двери в опочивальню Радогора рукой. Двери отворились без звука. Еще раз оглянулась и проскользнула внутрь. Радогор, обмотавшись рукатерником, стоял с растерянным видом, разглядывая свою грязную и ни на что уже не годную, одежду. На голых плечах, груди и спине, вода сверкала каплями. Мокрые волосы прилипли к плечам.
