Вадим Друзь - Сателлит Его Высочества
В этот момент, из уже почти осевшей тучи трухи послышался истерический чих вперемежку с надсадным перханием, и в искорках пыльной взвеси проявилась запорошенная фигурка бабули. Грозя в сторону Макса крючковатым пальцем, в перерывах между приступами кашля она запричитала:
— Што ж ты супостат делаишь-та? Ап-чхи! Эта ж ты нарочно так! Кехе-кехе… Ох, ужо я тебе всё припомню! Ладно, оглоед, приходи — поквитаемся!.. Ап-ап-чхи!!!
И …старушка исчезла, как будто её и не было — только среди древесной пыли остались темнеть два чётких маленьких следа. А вместе с тем погас и спиральный луч.
— …Макс, кто это был? — подал неуверенный голос Тони.
— Кто? А это не кто иной, как Неистовая Брунхильда собственной персоной — одна из последних Истинных Ведьм. Душевно прошу любить и жаловать! — отряхиваясь от трухи, со смехом ответил Грей.
— Ну и вредная же она!
— Тихо, Тони, тихо, — взбираясь на коня, предостерёг маг, — это её лес, и здесь у неё каждая ветка — и глаза, и уши…
Дальше никаких препятствий уже не было. Очень скоро лес стал расступаться и открылся вид на обширное кочковатое пространство с торчащими тут и там редкими корявыми деревцами: они вышли к тому, что местные называли недоброй славы Гиблым болотом. Дорога тут свернула вдоль опушки и упёрлась в обнесённый плетнём дворик с несколькими крошечными овощными грядками и стоящей в глубине вросшей в землю бревенчатой избушкой с единственным видимым отсюда окном.
Занавески на окошке были раздёрнуты. Ждут, стало быть.
Макс остановил коня у самой калитки и оглядел двор. Всё просто и бесхитростно: под навесом сбоку — почти пустая поленница, у плетня — невысокий колодезный сруб с крышкой, на другой стороне — рядочек ухоженных грядок. Да ещё у самого порога — невысокое сухое дерево с сучками длиной в локоть и парочкой надетых на них горшков.
«И никаких тебе курьих ножек, — подумал Максим, соскакивая с коня, — разве что — поджала их избушка…».
Он громко крикнул в сторону порога:
— Бабушка Брунхильда! В гости к вам можно?
Через несколько секунд скрипнула дверь и на низком порожке появилась уже успевшая переодеться в чистое ведьма:
— Ишь ты, вежливого из себя строит! А што же ты на полянке про политесы-то забыл?..
— Вы уж простите меня великодушно — случайно всё получилось. Там же деревья на меня вдруг начали падать…
— Ой-ё-ёй, можно подумать — испугался он сильно… Ладно уж — вы животинок там, за плетнём оставьте, чтобы грядки не объели, да в дом заходите, чего уж там… А за коняшек своих не бойтесь — у меня тут всё под присмотром.
С этими словами бабка развернулась и, скрывшись в доме, сразу же загрохотала горшками.
Спутники вопросительно посмотрели на Грея. Но он пожал плечами:
— Да вроде бы в норме всё. Пошли.
Они вошли во двор и гуськом неспешно зашагали к порогу. Шедший первым Грей, поравнявшись с сухостоем для сушки горшков, неожиданно остановился: что-то было не так с этим невинным деревенским приспособлением…
Он пригляделся. Ага, вот что: это дерево выросло не здесь, а было где-то в другом месте ровнёхонько срезано у самой земли, так, чтобы расширенная часть комля с разлапистым корневищем выполняла функцию основания, а уже после этого его установили во дворе. И ещё — из-под одной из лап корневища выглядывал уголок тонкой белой ткани с кружевом по краю…
— Зигмунд, — бросил он через плечо, — не сочтите за труд: надо аккуратно наклонить это дерево.
— Да какой это труд, — пробасил Бекк, подступая к этому подобию икебаны и берясь за нижние сучья, — так, разминка, можно даже приподнять…
Но приподнять он ничего не успел — сухостой в его лапищах вдруг ожил и неожиданно превратился в держащую по горшку в каждой руке дико визжащую и брыкающуюся девчонку:
— Сейчас же убери от меня свои лапы, костолом проклятый!..
Оторопевший сотник мигом отпустил её предплечья и, не ожидавшая такой скорой победы крикуха с размаху плюхнулась на попу. При этом она на полуслове замолчала, но по-прежнему продолжала держать на весу свои горшки и зло сверлить взглядом застывшего на месте Зигмунда. Видок был ещё тот, и Тони не сдержавшись, прыснул коротким смешком, за что и сам моментально заработал не менее испепеляющий взгляд. Но тут деваха проследила, куда именно направлен его взор, и снова взвизгнула. Горшки полетели на траву, а её руки начали судорожно одёргивать задравшиеся выше колен юбки.
— Ладно, ладно — не истери, — раздался от порога скрипучий бабкин голос, — Подумаешь, коленки твои увидали… Эка невидаль, было бы што путное. А вот испытание ты провалила — это факт. Придётся на второй год оставлять…
— Баб Хиль, баб Хиль, — живо повернувшись к ведьме, затараторила девушка, — да не почуял он меня ни капельки, он мой платочек обронённый увидел!
И она взмахнула поднятым с земли кружевным платком. Но в ответ бабка вдруг перешла чуть ли не на ультразвук:
— Элли-и-и!!! — и даже ногами затопала, — Какая ещё «баб Хиль»?!! Ну, ты у меня сейчас огребёшь!
Элли как подброшенная вскочила на ноги и, прижав руку с платочком к груди, с испугом в голосе начала извиняться:
— Ой, простите меня, пожалуйста, да у нас дома всегда так на бабушек говорят… Ой, вы только ж на меня, баб Брунь, не сердитесь…
— Что-о?! «Баб Брунь»?!! Нет, ты смерти моей хочешь, поганка!..
Бабкин голос на последних словах сорвался на сип и стал похож на шипение дикой кошки. Она даже подняла над головой свою клюку, то ли намереваясь ею запустить в дерзкую девчонку, то ли просто выражая бессильное негодование…
А «поганка», раздув юбки колоколом, развернулась на одной ноге и, мелькая пятками, скрылась за домом. Наступила звенящая тишина. Бабка вздохнула, снова оперлась на клюку и, заговорщицки подмигнув Грею, со смешинкой в глазах тихо сказала:
— Вот так мы и живём… — потом кивнула на дверь, — ну, что ж, гости дорогие, милости прошу в дом…
И, то ли это было какое-то ведьмино колдовство, то ли Брунхильда каким-либо образом прознала об их приходе, но на обеденном столе снеди было побольше даже, чем на трёх здоровых мужиков требуется. И не просто соленья-квашения из погреба, хотя и грибки-капустка-ягодки тоже присутствовали в изобилии, но — вот что удивительно — посреди стола дымилось ароматным парком ещё и блюдо с изрядной горой жареного мяса! Пока рассаживались, старушка принесла откуда-то из-за печки бутыль с густо-фиолетовым содержимым, и ставя на стол, вроде как поизвинялась:
— Заморских вин у нас нету, а виноград на болоте расти не желает, но вот наливочка из лесной ягоды у нас завсегда — пожалуйста…
