Юрий Никитин - Зубы настежь
Еще один начал придерживать коня. Воевода крикнул раздраженно:
– Куда?
– Я останусь.
– Зачем?
– Я его задержу.
– Ты погибнешь, дурень!
– Но Фолклендские острова будут жить!
И хотя, как сейчас выяснилось, это был презренный шпион из какой-то Фолклендии, в этот момент он был прекрасен, ибо каким-то образом ощутил общность людей перед лицом... перед мордой чудовища обло, озорно и вообще просто нечеловека, который уничтожает человеков, невзирая на их принадлежность к разным государствам, этническим и прочим конфессиям.
Однако затихший было рев настигал снова. Мы все мчались, приникнув к конским гривам, однако я заметил как один воин начал оглядываться чаще других. Его некрасивое лицо стало прекрасным и светлым, глаза засияли как звезды.
Когда его рука натянула поводья, мы все ощутили, что именно страшное и прекрасное он задумал.
– Ты погибнешь! – воскликнул воевода.
– Но цивилизация будет жить, – ответил он.
Мы успели увидеть как красиво как в танце широко раскрылся в повороте красный плащ, конь взвился на дыбы мощно и трагически заржал, прощаясь, затем мы унеслись дальше к жизни, а он, молодой и красивый, ринулся навстречу бессмертию.
Мы уже начали было думать, что чудовище нас не настигнет, но послышался сперва глухой рев, затем земля затряслась от тяжелых прыжков. Наши кони неслись как тяжело груженный усталый ветер, но чудовище, каждым скоком перекрывая пять конских прыжков, медленно, но упорно настигало.
Еще один воин придержал коня. Конь встал на дыбы, изящные ноги, созданные для поцелуев, красиво замелькали в воздухе. Лицо этого человека было прекрасным, суровым и трагичным. Он знал, что с этого момента, он малый и ничтожный человек, становится тем, о ком будут петь песни, а родством с которым будут гордиться.
Чудовище неслось крупными тяжелыми прыжками. Я рассмотрел над ним красную полоску, что медленно удлинялась, стала желтой. Значит, чудовище уже было на волосок от гибели, но теперь регенерируется, восстанавливает жизнь, и все жертвы были напрасны!..
– Ты погибнешь! – вскричал воевода.
– Но вселенная будет жить, – ответил воин звучно. В его правой руке блеснул боевой топор. На лезвии плясали искорки и металась огненная змейка, Его лицо расширилось, как и плечи, а рукоять топора удлинилась на треть. Он уже принадлежал другому миру, и сквозь него смотрели, как его предки, гордясь потомком, так и цепь гордых потомков, гордящихся героем из седой древности.
Каменная стена надвинулась, заняла полнеба, мы с ужасом видели, что она абсолютно ровная, без единой трещинки. Принцесса и герцог уже повернули коней, помчались вдоль стены.
Еще один нахлобучил на голову шлем, ухватил топор покрепче и остановил коня. Конские бока тяжело раздувались, глаза были замученные, испуганные. Всадник ласково похлопал его по боку:
– Потерпи чуть... Сейчас придет отдых... Немного боли и все...
– Ты погибнешь! – сурово и понимающе вскричал воевода.
– Но принцесса – нет, – ответил воин торжественно.
Он повернул коня и стал ожидать чудовищного бога. Мы с воеводой промчались мимо молча, не глядя друг на друга и не разговаривая. Ветер свистел в ушах, в разгоряченной голове мелькнула суматошная мысль: нет, надо было остаться на стороне орков. У них юниты покруче. Несбалансированность явная...
В дробном конском топоте мне почудилось пение небесных дев, хлопанье их лебединых крыльев, даже уловил стук деревянной колесницы Одина, с которой одноглазый асс посылает крылатых девственниц подхватывать павших героев.
Звучно и мощно прогремел боевой рог. Снова мне почудилось, что раздался сверху, из мест более высоких, чем верхушки самых высоких деревьев, даже в вершин этих гор, у подножья которых мчимся.
Рука моя достала меч, конь начал замедлять бег. Воевода оглянулся. В глазах старика были гордая печаль и печальная гордость, смешанные настолько, что как в комке пластилина я не различил бы где что начинается, да и на хрен мне разбираться, когда сзади рев, топот, лязганье зубов.
– Ты, – сказал воевода просто, – наша единственная надежда. Если не ты, то кто?
Я соскочил с коня, шлепнул по спине:
– Уходи. Я не хочу, чтобы эта ящерица тебя поцарапала.
– Как ты благороден, – прошептал воевода с почтением.
Я уже смотрел на приближающегося зверя. За спиной простучал конский топот, воевода догонял свой отряд, а я с мечом с руке наотлет остался ждать, слушая звуки небесных сфер,
За моей спиной в двух шагах загораживала солнце стена, ровная как могильная плита в пару верст вверх и на пару сотен верст в длину. Солнце осталось за горой, я стоял в тени, чувствуя как по всему телу бегут горячие струйки пота.
Красный зверь несся огромными прыжками на четырех, как вынырнувший из огня варан, но когда увидел меня, заступившего ему дорогу, взревел и по-медвежьи встал на задние лапы. Брюхо было пурпурное, покрытое чешуей из мифрила, самого прочного металла на свете, а с боков наползали щитки из того же мифрила. На морде выступы из мифрила
Но я, обомлев от изумления видел, что пугающая длинная зеленая полоска, сменилась даже не желтой, а вовсе красной, а от той остался самый кончик! Только бы не прибил с первого удара, мелькнула суматошная мысль, только бы успеть... Я не успел сам додумать, что надо успеть, ведь чешую из мифрила ничем не пробить, как зверь со страшным ревом бросился на посмевшего загородить ему дорогу.
Из раскрытой пасти капала кровь, между зубов застряли клочья окровавленного мяса, я рассмотрел даже вцепившуюся в зуб кисть руки того красивого, который пошел умирать не за страну, а за принцессу... Красный кончик меры жизни дрогнул и чуть раздвинулся, регенерация идет, я поспешно бросился навстречу зверю. Я услышал сухой треск, словно над головой ударила молния. Выступ скалы снесло, мелькнула оскаленная морда.
Я напрягся, закрылся щитом и замахнулся как можно шире, удар должен быть единственным, иначе... От мощного взмаха меня развернуло вокруг оси несколько раз, словно я набирал обороты для ногой в челюсть, а когда я наконец остановился, передо мной кружился весь мир, плыли скалы, двигались и танцевали деревья.
Зверь лежал бездыханно мордой у моих ног. Голова размером с большой сундук, клыки высунулись острые и загнутые как бивни, но немигающие глаза, и без того закрытые плотной кожистой пленкой, медленно тускнели. С правой стороны черепа стекала густая зеленая кровь. В трещинке торчал серый обломок гранита, застрявший, когда зверь чересчур поспешно метнулся меня пожирать. На моих глазах поток зеленой крови вытолкнул осколок, из трещины полезла, пузырясь, вообще кровавая каша.
