Варя Медная - Суженый
— Гарррольд! Меерхольд! — рявкнула я. — А ну, отпустите его!
Сработали рефлексы. Стражники на миг растерялись и послушались. Озриэлю хватило и мига. Он вывернулся, оставив в их руках куртку, подбежал ко мне, заехал в глаз одному стражнику, а второго я сама лягнула в голень — эти двое были из новых. Когда тот, стеная, согнулся, выхватила висевшую у него на боку саблю и кинулась к трону, на ходу вытряхивая содержимое мешочка в ладонь. В спину неслись крики, в зал, стуча каблуками, вбегали новые стражники и гвардейцы. Отец оперся о подлокотники и собрался подняться, продолжая глядеть на меня, как на чужую. Его кубок успел опустеть. Я кинула внутрь кровеит, разбила его рукояткой сабли и выплеснула поверх содержимое склянки. Раздалось шипение, масса завертелась, подхваченная круговоротом.
Не дожидаясь завершения реакции, я схватила кубок и выпалила.
— Папа, ты скоро станешь дедушкой!
Видимо, сердце не единственное пристанище любви внутри нас. Родительская любовь разлита во всём существе, в каждой клеточке, и эти слова услышала та часть отца, которая никогда не переставала считать меня дочерью. Иначе как объяснить, что король хлопнулся обратно на трон, разинув от изумления рот?
Я проворно залила внутрь зелье, прижала ладонью, чтобы не выплюнул, и хорошенько стукнула его по спине. Он издал булькающий звук, пытаясь отцепить мои руки, но я убрала их лишь тогда, когда услышала глотающий звук, и попятилась.
Король судорожно закашлялся, шаря по залу широко распахнутыми глазами и хватаясь за горло. Подбежавший гвардеец, вместо того, чтобы схватить меня, остановился рядом и вытаращился.
— Папа! — вскрикнула я, потому что он откинулся на спинку и сполз, тяжело, с бульканьем дыша. Из гортани вырывался ужасный свист и хрип. Пальцы сперва судорожно скребли горло, а потом король издал мучительный возглас и схватился за грудь.
— Стой, Ливи, — Озриэль обхватил меня, не пуская к отцу. — Ты ничем ему сейчас не поможешь. Зелье или сработает или…
В этот момент папа снова вскрикнул, дернулся в последний раз и затих с закрытыми глазами. Тело обмякло, руки безвольно упали вдоль туловища.
— Папа!! Неет!
Я оттолкнула Озриэля, рухнула на колени перед троном и принялась трясти папу.
— Очнись, пожалуйста, папочка, очнись!
Его голова болталась из стороны в сторону, лицо ничего не выражало.
— Что я наделала… — прошептала я, уткнулась ему в колени и разрыдалась, сотрясаясь всем телом.
Позади раздались шаги, стражники и придворные обступили нас в скорбном молчании.
Не знаю, сколько я так просидела, распластавшись на полу, зарывшись лицом в его одежду — никто не решался потревожить нас.
Почувствовав руку, я повела плечом, сбрасывая её.
— Оставь меня… Все уйдите! Оставьте нас в покое!
Я не хочу слышать сейчас утешения Озриэля. Ничьи не хочу слышать!
— О — ливия?
Я вздрогнула, подняла голову и встретилась с медленно проясняющимся взглядом короля.
— Папа! — Я бросилась ему на шею, покрывая торопливыми поцелуями.
— Ты меня задушишь, — просипел он.
— Прости — прости, — я отстранилась, но руки не убрала, не в силах отпустить его. Тут же приложила ухо к груди и залилась счастливым смехом, когда услышала биение взволнованного, но вполне здорового и вновь обретшего законное место сердца. — Как ты себя чувствуешь?
Папа стиснул мои плечи и чуть отодвинул от себя:
— Это правда?
— Да, папочка, это правда я, твоя Ливи! — ответила я, смеясь и плача одновременно.
— Я не о том. Это правда, что я стану дедушкой? — строго уточнил он.
* * *Вскоре Озриэль был вынужден нас покинуть. Он действительно не виделся с родными после освобождения из темницы. Перед уходом ифрит принял приглашение короля отужинать с нами завтра вечером.
— Исключительно приятный молодой человек, — заметил папа, когда мы с ним уже в сумерках прогуливались под ручку по внешней дворцовой галерее, вдыхая душистый аромат цветов и плодовых деревьев. — И так тебя любит.
— Откуда такая уверенность? — засмеялась я. — Ты с ним знаком всего полчаса.
— И за эти полчаса он ни разу не спустил с тебя глаз, — веско заметил отец, остановился и положил руки мне на плечи. — Ты ведь тоже его любишь, правда, Оливия?
Светильник над головой не оставлял ни малейшего шанса скрыть выражение лица.
Яблоневый сад примыкал к стене, и деревья просовывали ветви в проёмы аркады, словно предлагая отведать плоды. Я сорвала один, отерла рукавом и откусила.
— Конеффно…
Вести такие разговоры с яблоком в зубах гораздо проще.
Папа удовлетворенно кивнул.
— Тогда мне больше нечего желать. Если моя девочка счастлива, то и я счастлив. — Он подставил локоть, и мы продолжили путь. — А теперь расскажи всё с самого начала.
Я глубоко вздохнула и снова откусила.
— Ну так фот…
Глава 33
В которой Данжероза плачет от счастья, а Хоррибл пылает от гнева
Проснувшись, Уинни потерла глаза и хотела потянуться, но замерла и потерла глаза ещё раз.
Марсий сидел полубоком, а на земле перед ним лежал раскрытый свиток, придавленный камешками от ветра.
Уинни подошла и заглянула через плечо. Сейчас на пергаменте отображались сети дорог и горные пики. Марсий поднял голову.
— Ты про эту карту говорила?
Сердце подпрыгнуло от радости, но Уинни постаралась сохранить безучастное выражение лица. Этому приёму она научилась на барахолках: если кто‑то опередил тебя и схватил понравившуюся шмотку, ни в коем случае нельзя пожирать её несчастным взглядом, лучше сделать вид, что переключилась на что‑то другое, а когда соперница поведется и положит вещь на место, перехватить её.
Применительно к данной ситуации, чрезмерный энтузиазм с её стороны грозил погасить интерес Марсия.
— Да, кажется… — Она сделала вид, что всматривается. — Да, точно она, а я уже и думать забыла…
Марсий провел пальцем, рисуя дорогу от той точки, где они находились, и до жирного креста, которым была помечена пещера.
— Есть идеи, что внутри?
— Ни одной.
Вернее идей‑то тьма, но гадать можно хоть тыщу лет — всё равно не угадаешь. Надо просто один разок посмотреть!
Уинни потянулась и принялась собирать еду к завтраку. А боковым зрением поглядывала на него.
И чуть не вскрикнула от разочарования, когда Марсий свернул и убрал карту.
С досады сыпанула ему в травяную кашу целую горсть соли.
* * *— Ты успокоишься, если мы туда слетаем?
Уинни, предыдущие полдня страдавшая слабым слухом и зрением всякий раз, когда Марсий к ней обращался, встрепенулась:
