Камли Брайт - Рождение Зверя
«Что с тобой?..» — Ральф не знал, о чем она думала, он не собирался, пользуясь своим положением, «подслушивать и подсматривать», поэтому видел и чувствовал лишь то, что происходило вокруг. И все же беспокойство Амалии, ее подавленное настроение невольно передалось и ему.
Усилившийся ветер превратил очередную волну в гигантскую хищную пасть — бездонный темный провал, белоснежные зубы пены… Женщина, сидевшая у моря, поежилась. От холода? Или что-то почувствовала? Сейчас она покачнется и начнет медленно оседать на землю…
«А если она упадет и ударится? А если ее не найдут… — с ужасом подумал Ральф. — А если до нее доберется Нечистый?» — тут же возразил он сам себе.
Уже готовый нанести короткий мысленный удар, Ральф вернулся в комнату отца; сжав кулак с такой силой, что ногти почти вонзились в ладонь, бессмысленным взглядом уставился на потухший камин. Два с лишним часа назад отец собирался уничтожить Дом Серебряного Круга со всеми его обитателями, включая и себя. Почуял ли он опасность или просто не захотел жить, зная, что вот-вот окончательно потеряет рассудок, было неважно. Важно было лишь то, что, не помешай ему тогда Ральф, всего бы этого ужаса сейчас… Шорох за спиной заставил разведчика повернуться: в стене медленно открывался выход в лабиринт…
«Началось…» — Ральф машинально положил руку на кобуру. Увы, если бы на этом свете все решалось так просто! Разведчик медленно развернулся в кресле и внимательно посмотрел в лицо вошедшему.
— Михаэль?
Нет, это точно был не Карлос. Такое впечатление, будто кто-то надел на себя его маску.
— Да. А как называть тебя?
— Как хочешь… — Смешинки в глазах, уголки губ подрагивают, а верхняя губа…
— Прекрати! — Разведчик с силой ударил левой рукой по подлокотнику — жалобно скрипнув, тот закачался на оголившихся проводах.
Находившийся в теле отца засмеялся.
— Между прочим, очень полезный прибор, — заметил он и, точно так же, как Карлос, скрестил на груди руки: положив правую на левое плечо. — Ну, что, доломаешь до конца или на этом все? — Теперь губы Нечистого кривились в язвительной усмешке, вовсе не похожей на усмешку Карлоса, а глаза будто запали и вокруг них залегли тени.
— Все. — Ральф уже не сидел, а стоял, опершись на камин. Дикая вспышка, во время которой разведчик был практически не способен себя контролировать, прекратилась так же неожиданно, как и началась.
— Разведи огонь — у нас длинный разговор… — со странной усталостью в голосе приказал Объединитель.
Пока Ральф выполнял приказ, оба молчали, потом, словно никуда не торопясь, довольно долго, так же молча смотрели на огонь. А собственно, куда было торопиться: жизнь Нечистого измерялась не годами, а столетьями — Ральф же прекрасно понимал, что примерно ему собирались предложить. Правда, форма, в которой прозвучит это предложение, могла быть самой неожиданной — чего разведчик больше всего и опасался. На примере отца он уже понял, что значит хайлендер: его опыт не шел ни в какое сравнение с опытом обычного смертного человека. Сидевший же сейчас в кресле бывшего главы Серебряного Круга — страшно подумать! — прожил более тысячи лет! Нет, такой начнет не с угроз — он попытается обойти, перехи…
Ральф машинально отпрянул в сторону, но уже в следующую секунду бросился назад к креслу, чтобы подхватить сползавшее на пол тело. Вот тебе на — никак обморок! Подхватив «властителя мира» под мышки, разведчик с трудом втащил его на кровать. Да, действительно, обморок. Ральф стоял рядом и задумчиво смотрел на неподвижного врага. Разрядить в него пистолет было проще простого, но… Проблема заключалась не только в том, что этого не позволяла совесть: через нее разведчик ради всего человечества как раз готов был переступить; но, во-первых, это могла быть просто ловушка, а во-вторых, верная интуиция, словно вдруг возложив на себя функции ангела-хранителя безответного Нечистого, во весь голос кричала «не тронь!»…
Он тихо застонал, потом открыл глаза и медленно повернул голову.
— Дать воды? — Не дожидаясь ответа, Ральф зачерпнул полный ковш и, притворно вздохнув, поднес к губам бедолаги.
Тот сделал несколько глотков и молча кивнул. Нетерпеливым движением разведчик швырнул ковш обратно в ведро — во все стороны полетели брызги. Черт! В более идиотской ситуации Ральф, пожалуй, не оказывался еще никогда.
— Соблюдаешь кодекс чести?
— Что? — Санрайзовец повернулся: для умиравшего всего лишь пару минут назад взгляд был чересчур ясным. — Это что, была проверка?
— Мне сейчас не до этого, — заблестевшие было глаза снова потускнели. — Называй меня Дэвид.
— Дэвид так Дэвид, — присев на краешек низенькой кровати, согласился Ральф. Странно, больной словно бы чего-то от него ожидал. — Все произошло раньше, чем было задумано? — внезапно догадался разведчик.
— Нет, слишком сильно поврежден мозг — приходится управлять телом напрямую. — Назвавшийся Дэвидом снова бессильно откинул голову.
Он сказал это так просто и обыденно — как нечто само собой разумеющееся — и совершенно откровенно. Блефовал? Или не ставил Ральфа ни в лягушачью шкурку…
— О чем задумался?
Этот полуироничный, издевательский тон — от него трудно ожидать чего-нибудь хорошего. Кстати, разведчик только сейчас осознал, что Дэвид, в отличие от Карлоса, говорил на чистейшем английском и что голос у него был намного тоньше и выше, чем у отца…
— У меня такое впечатление, что ты хочешь меня о чем-то спросить, — так и не дождавшись ответа, продолжал Дэвид.
— Хочу, — согласился Ральф. — Мне интересно, зачем такие, как ты, стремятся к власти.
— Какие такие?
— Долгожители. Если я не ошибаюсь, власть, в основном, дает то, что наверняка успело давно надоесть.
— Ты не ошибаешься… Михаэль… — Ральф поморщился: Дэвид, так же как и отец, делал паузу перед его именем. — В том-то и дело. Это ужасно, когда вдруг все надоест, абсолютно все: развлечения, науки… женщины. Да еще и не по одному разу. А знаешь, что испытывает человек, когда один за другим умирают те, кого ты знал — все до единого, — не остается никого, а тебе по-прежнему всего тридцать пять? Ты бежишь — бежишь без оглядки на другой конец света, чтобы начать сначала, но проходят еще тридцать-сорок лет, и весь этот ужас повторяется, как хорошо отрепетированный спектакль: стареют и умирают друзья, превращаются в старух юные и прекрасные девушки… Знаешь, почему твой отец был против того, чтобы ты появился на свет? Думаю, он не хотел увидеть, как ты состаришься и умрешь. Карлос не дожил и до трехсот — еще бы лет двести, и он или перестал бы принимать это близко к сердцу, или больше не стал бы связываться с женщинами. Ну что, ответил я на твой вопрос?
