Наталия Мазова - Исповедь Зеленого Пламени
— Что ж, пойдем в дом, Лотиа-Изар, — произносит Он, ничуть не удивившись. — Буду рад услышать, как поет моя гитара под твоими руками.
Я прячу злорадную ухмылку: гитара-то осталась наверху, и, желая скрыть от меня ночную отключку (хотя что уж тут скрывать, емкость прекрасно видна с улицы), Он сам полезет за ней по ненадежной лестнице… Пить надо меньше! Древняя мудрость, но от того не менее верная…
«ОТНИМИ МОЕ СЕРДЦЕ У ТЕХ, КТО ПРИХОДИТ ИЗ СНОВ…»
— Говори, Лиганор.
Ночь. Еще одна из многих бессонных ночей, проведенных мною подле Безумца. Как обычно, мы сидим на полу в зале, открытой в небо, и пламя одинокой свечи, стоящей меж нами, вздрагивает от наших голосов.
Каждый раз почти дословно повторяется этот наш диалог:
— Что говорить, Лугхад?
— Слова.
— Я… не умею… как надо…
— Все равно. Говори что хочешь, светлое, темное, чужое или даже свое — каким бы несовершенным ни было, говори как умеешь… Дай мне твой голос.
Я смотрю в небо. Сегодня луны нет. Две или три звезды поблескивают меж обгорелых балок.
И снова не будет света
В разрывах туч фиолетовых,
Заплачет осеннее небо
О тех, кого рядом нету
В ту ночь на излете лета.
И стены тонкими станут,
И звезды странного цвета
В забвенье, как в воду, канут.
Утихнут пустые споры —
И все мы иными станем,
И молча в окна заглянем,
Где свет одиноких фар
Дрожит на асфальте влажном,
И в том отголоске спора
Неважное станет важным…
Когда я Говорю, голос у меня очень меняется, струной дрожит в темноте, и я слушаю его отстраненно, словно Говорю не я, а кто-то другой. Это мое Сплетение — старое-престарое, в Ордене оно давно уже успело в классику войти. А если вещь постоянно на слуху, забываешь, что когда-то сам ее сложил…
Так плакал осенний Город,
Струясь по ночной листве,
Стекая по мокрой траве,
И ветви вздыхают печально,
И в этом шелесте веток
Я слышала плач по лету…
А дождь бахромой хрустальной
Глаза фонарей закроет,
Слепые окна затянет —
И тайну ночь не откроет,
И снова меня обманет.
Тот дождь, напоенный светом,
Всю ночь мне в окно стучался —
Так Город прощался с летом.
Так Город со мной прощался.
— Хорошо… — Он откидывается на стену и закрывает глаза в бессилии наслаждения. Так мог бы сказать человек, завернувшийся в теплое одеяло после суток под проливным холодным дождем. Так говорят, когда под напором лекарства или магии целителя медленно отступает боль, уже успевшая стать привычной, но от того не менее нестерпимая…
— Хорошо… Тепло…
Сколько раз, проснувшись ночью от непонятной тревоги, я находила Его на разрушенных перекрытиях или на крыльце, с гитарой и полупустой бутылкой чего-нибудь золотого или красного, а то и просто со свечой в руках, и взор устремлен ввысь, а движения губ складываются в страстное: «Я прошу, подари мне покой!» Я подхожу, сажусь рядом, и мы молчим час, другой… А потом Он начинает петь, и в песне той исступленная мольба — нет, не ко мне, я здесь так просто, как олицетворение женщины вообще, и до моих чувств нет ему никакого дела… а к другой, непостижимо прекрасной, чувственно-холодной, чье имя даже не Райнэя на самом-то деле, а Черная Мэльд — невзаимная любовь. Та, что питается этими мольбами и находит высшее наслаждение в том, чтобы на них не отвечать… В такие ночи лунный свет кажется мне материальным воплощением Его тоски.
После третьей подобной ночи я поняла, что НИКОГДА в Него не влюблюсь. И не спрашивайте, почему — мне бы для себя это внятно определить… Порой я словно со стороны вижу в Нем — себя, свои, успевшие стать привычным мироощущением страдания по Флетчеру. И сразу делается так неловко — словно украла чужие Слова для выражения того, чего сама на самом деле уже не чувствую… Снова я взгляд тревожный свой буду прятать под звездным покрывалом — разве я многого не знала рядом с тобой, рядом с тобой… рядом с тобой… Видимость верности храня…
Но, к счастью, иногда — теперь все чаще — бывают и другие ночи, когда Он зажигает свечу, берет мою руку в свои и приказывает: «Говори!» — словно хочет, чтобы я заглушила что-то в Его душе звуками своего голоса. И я говорю, то взахлеб, то нараспев, не помня себя, не успевая облизывать сохнущие губы. В основном не свое. И чувствую, как Он впитывает Слова всей кожей, всей сущностью своей, как тепло очага, как прохладную воду среди июльского зноя — и радуюсь от сознания, что могу хоть что-то, что нужна Ему здесь, сейчас и такая, какая есть. Потому что настанет день, и опять придет ночь — и снова Его будет томить это, непонятное… Ибо сказано: «nai гае mon dimir-ulkva on karningol…» — «не утолить мне жажды до конца всего сущего…»
— Лугхад… Можно странный вопрос? Кто я для тебя?
— Завершение, — отвечает Он словно через силу. — Лилия огненная. Дуновение ветра в камере заключенного пожизненно. Но как женщина ты мне неинтересна, если ты это имеешь в виду. Нельзя спать со своей памятью.
А чего еще, спрашивается, можно было ожидать? Все и так давно понятно. Или надеялась — скажет-таки: «Сестра»?
— Спать-то как раз можно с кем угодно, — опять словно кто-то за язык потянул! Сейчас опять придет в раздражение и будет не так уж неправ. — Вот только зачем?
— Действительно, зачем? — неожиданная улыбка расцветает на Его лице, — Ты ведь умеешь дарить наслаждение совсем другим путем.
— Через танец? — Боги мои, ну почему я все время забываю, что Он Нездешний?! Это же Он о со-творении, которое для его расы было и будет превыше близости тел!
— И через танец в том числе… Еще Говори. Хочешь, попробуй прямо с ходу, импровизируй.
— Вот этого уж я совсем не умею. Это и не каждому Мастеру дано, а я — так, пытаюсь что-то делать…
— У тебя обязательно должно получиться. А я тебя поддержу, — Он легко берет мои руки в свои. — Только не бойся, не зажимай свое пламя. Отрешись от всего, пусть мир струится сквозь тебя, как во время танца. Слова придут сами.
Тонкие сухие пальцы, ласковое тепло в моих стынущих ладонях…
— Рассвет золотые травы расчесывал гребнем ветра… — начинаю я нерешительно — и вдруг словно окно распахнулось: — Тебя позвала я с башни — вновь не было мне ответа. А в небе сплелись узором обрывки неспетых песен, и мне, белокрылой чайке, вдруг мир показался тесен…
Он улыбается, ободряя меня. Действительно потрясающе… Каков же Он в полной силе своей, если даже сейчас способен на такое? Нодди и то так не умеет, она хороший учитель, но чтобы вот так, словно общая кровеносная система… А Слово льется, как вино в бокал:
