Ким Харрисон - За пригоршню чар
Как-то мне удалось сделать вдох, потом еще один. Быстро-быстро, они мешали друг другу. Я ухватилась за Айви, желая, чтобы она не переставала, но не зная, как это сказать. Она оторвала от меня губы, и в вихре ощущений мир завертелся обратно, свился во что-то узнаваемое.
Мы отодвинулись от стенки машины и стояли сейчас у закрытой дверцы. Айви держала меня и прижимала к себе с дикой яростью обладания. Хотя губы она от меня оторвала, дыхание ее обдавало проколотую кожу почти изысканной пыткой. А страха не было.
— Айви, — сказала я, почти всхлипнула.
Получив это слабое одобрение, что, дескать, все в порядке, она снова наклонила ко мне голову, и губы ее, найдя меня, стали высасывать из меня и кровь, и волю.
Я попыталась дышать — не получилось. Прижала к себе Айви, роняя слезы из-под закрытых век. Как будто ее душа была жидким огнем, я ощущала ее ауру, клубящуюся вокруг моей. Она не только мою кровь брала, а еще и ауру, но мне не жалко было, и я хотела ей отдать, укрыть ее какой-то долей самой себя, защитить. От этой неутоленной своей жажды она казалась такой уязвимой.
Вампирские феромоны действовали как наркотик, превращая ее зубы в пики возбуждения. У меня пальцы свело судорогой, мое грубое прикосновение пролетело через нее искрой, она снова вонзилась в меня, и от ее зубов я выгнулась в судороге. Мысли исчезли, я только прижимала к себе Айви, в страхе, что она уйдет.
Сквозь смешение наших аур я ощущала отчаянность ее голода, голода по защищенности, желание удовлетворения, неземную жажду моей крови, и знала, что если даже я дам ее свободно, она будет сгорать от вины и стыда.
Посреди эйфории, где я затерялась, вдруг возникло сочувствие. Я нужна ей, ей нужно, чтобы я принимала ее такую, как она есть, и когда я поняла, что могу, что мне легко хотя бы эту малость от себя ей отдать, рассеялся последний мой страх. У меня открылись глаза, не видя, посмотрели в стенку машины. Я верю ей, подумала я, и края наших аур слились в одну, и последние из моих барьеров стали рушиться. И Айви узнала об этом в ту же секунду. Она тихо застонала от восторга и удивления. Держа мою голову неподвижно и теребя губами мне шею, она сместила руку ниже, мне Наталию. Длинные пальцы замерли на миг, а потом она притянула меня чуть ближе, отчего меня пронзило серебряной иглой, прохладная ладонь скользнула мне под футболку, ищущие пальцы побежали по животу… Я отдернулась — она за мной.
Айви! — выдохнула я, и новый страх прорезал мой восторг. — Погоди…
Но я думала… — шепнула она, и голос ее был темным жаром, но рука остановилась.
Ты говорила, что крови будет достаточно, — сказала я, близкая к панике, стараясь сосредоточиться — но трудно было открыть глаза. Сердце стучало, не хватало воздуха, и я не могла найти в себе желание ее оттолкнуть. Я заморгала, покачнулась, когда поняла, что она фактически держит меня на весу. — Я… я не могу…
Я не так тебя поняла, — сказала она, прижимая мою голову между плечом и шеей. И прикосновение ее руки к моей шее стало тверже, доминантнее. — Прости. Мне совсем перестать?
Тысячи мыслей пронеслись вихрем — какая же я дура, какой уязвимой себя сделала, на какой риск пошла, какое будущее себе готовлю, и какой восхитительный прилив адреналина она мне устроила.
— Нет, — выдохнула я, потерявшись в мысли о том, как оно было бы — ткнуться лицом между ухом и шеей и вернуть ей услугу.
Тихий вздох облегчения, почти не слышный — и рука Айви скользнула с моего плеча на спину. Прижав меня к себе теснее, она снова присосалась. Я ахнула, руки цеплялись за Айви, я представляла себе, как заполняет ее моя теплая кровь, я знала ее вкус, знала, как заливает она страшную яму уготованного ей будущего вампира-нежити.
Зубы снова вошли в меня, я напряглась, как резко натянутая проволока. Желание ответить тем же и необходимость сдержаться жгли огнем каждую клеточку тела. О Господи, эти близнецы-эмоции, желание и отказ убивали меня, пылали так, что непонятно было, мука они или радость.
Дыхание Айви у меня на коже стало прерывистым, мышцы мои ослабели, когда меня покинул последний страх, рассеялся, как теряется в воздухе удар прозвеневшего колокола. Айви держала меня на ногах, в ее хватке уже никакой нежности не было, зубы вошли глубже и голод разливался в ней, заполняя старые пропасти, требуя у меня крови, и я с готовностью ее отдавала.
Я сделала прерывистый вдох, ощущая, как впитываются в меня вампирские феромоны, успокаивая, заманивая, обещая такой восторг, какого я в жизни не знала. Они вызывали зависимость, ноя была вне беспокойства. Это я могу Айви дать. Я могу принять то, что дает она взамен. И пока она держала меня и наполняла свое тело моей кровью, свою душу — моей аурой, у меня полились слезы.
— Айви! — позвала я шепотом, потому что все вокруг вертелось колесом. — Прости, что я так долго не слушала.
Она не ответила, и я застонала, когда она дернула меня к себе, рот ее стал восхитительно диким, искры наслаждения исходили от него, когда она впивалась все глубже, и обе мы плыли в тумане исполненных желаний… но где-то в глубине мозга у меня брезжило предупреждение: что-то переменилось. Ее прикосновение перестало быть бережным, стало… суровым.
Глаза у меня открылись и уставились, не видя, на стенку машины. Пульс сделался нитевидным, трудно было думать — мысли туманил опьяняющий восторг. Дыхание стало прерывистым уже не от страсти — от тяжелого забытья. Айви взяла слишком много, и я шевельнула рукой, ласково держащей ее за плечо — бережно ее отодвинуть и посмотреть в глаза.
Едва-едва шевельнула, но Айви ощутила движение.
Она стиснула пальцы, ее хватка стала болезненной даже на фоне вампирских феромонов. У меня мысли метнулись к воспоминанию о ее нежности до той минуты, как я сказала, что мы делимся только кровью — и ужас поразил меня как молния.
Боже ты мой! Я попросила ее убрать нежные эмоции любви. Я попросила ее отделить себя от заботы и любви, которые она — по словам Кистена — примешала к жажде крови. И остался один только голод. Теперь она не остановится. Она себя не помнит.
Меня обожгло страхом, она учуяла его в воздухе и без единого звука дернула меня, сбив с ног. Я вскрикнула, упала, Айви на меня, и мы рухнули на маленький столик.
— Айви, пусти! — крикнула я, но она только впилась глубже, и я застонала от боли.
Хлынул адреналин, я стала вырываться, разорвала хватку Айви. Она отвалилась, и я, тяжело дыша, уставилась на нее, зажав рукой пульсирующую кровью шею.
Она смотрела знающим взглядом хищника, и экстаз пульсировал во мне с каждым ударом сердца, ноги подкосились, и я беспомощно сползла на пол.
Айви встала надо мной, и у нее во рту краснела моя кровь, и она казалась богиней, стоящей над всеми законами ума и души. Глаза ее почернели, она улыбалась бездумно, зная, что я принадлежу ей, и она что хочет, то и может со мной сделать, ибо нет понятий добра и зла. Айви исчезла, поглощенная голодом, который я заставила ее ощутить без буфера любви. Боже мой, я сама себя убила.
Ее решение закончить дело я увидела на миг раньше, чем она шевельнулась.
— Айви, нет! — крикнула я, выставляя руку, чтобы оттолкнуть ее.
Бесполезно.
Она рухнула на меня, я взвизгнула. Все кошмары вдруг стали явью: я лежала, беспомощная, припечатанная к полу машины, пыталась вскрикнуть — но Айви нашла мою шею, и крик сменился стоном страсти. Ощущение ледяного серебра раскололо меня пополам, экстаз всколыхнул, заставил выгнуться дугою, и тут же я свалилась, ловя ртом воздух.
Мы вместе свалились снова на пол, ее волосы упали вокруг моего горла шелковой лаской, а она еще раз погрузила зубы, еще раз потянула в себя мою кровь, я стонала, подвешенная в тумане боли, страха и восторга, и зубы ее во мне были огнем и льдом одновременно.
Я смотрела на потолок невидящими глазами в тяжелой летаргии паралича, заполнившей жилы, и одновременно в иступленном экстазе; охватившем меня, пусть даже я утратила волю к движению.
Айви сделала то, что я просила. Она отбросила чувство любви — и уже не владела собой. И когда она отпустила мои руки, чтобы притянуть за шею к своему рту, пришло позднее прозрение. Я просила ее измениться ради меня — и теперь умираю из-за собственной опрометчивости и глупости.
Меня охватывало сонное онемение, пульс исчезал, конечности холодели. Я умирала. Умирала, потому что испугалась признать, что могу любить Айви.
Рука, держащая Айви, с глухим стуком упала на затоптанный половик, и эхо отдалось во мне, снова и снова, нарастая силе, будто это и было биение моего отказывающего сердца. Кто-то кричал что-то где-то далеко, но это была ерунда, авот вспышки света на краю поля зрения были заметны, они вторили искрам наслаждения в уме и в теле. Я вздохнула, когда Айви взяла все, задрожала, когда аура ускользнула от меня вместе с кровью. Единственным источником тепла в мире осталась Айви, и я хотела бы, чтобы она прижалась теснее, и я не умерла в холоде.
