Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике
Сидоров так же старательно ему втолковывал:
– Захаров, ты со своей простотой мне уже, извините, коллега Рахиль, остоп..л. Осто…
– Достаточно, – сказала мама, – коллега Сидоров: и я, и коллега Захаров знаем всю парадигму этого образа.
– Ты, – продолжал Сидоров, – видно, забыл, что я тоже в "отпетых" был, только не три месяца, как некоторые, а десять лет отпахал, а ты меня, нас, извините, коллега Рахиль, обмануть хотел? Ну ты, сынуля, теперь у меня отпашешь. Тебе эти три месяца в "отпетых" курортом покажутся. Через день на ремень. Марш, скотина безрогая… Отомстить он решил, мститель… Марш.
Захаров, все так же пуча глаза, сделал армейский уставной поворот и, печатая шаг, взбивая пыль, направился ко второй машине.
Меня знобило. Я стал застегивать пальто.
– Он в кабине поместится? – спросила мама.
– Поместится, – буркнул Сидоров, – вали… вперед.
Вжав голову в плечи, силясь унять дрожь, я пошел к кабине. Я забрался в просторное, уютное, точно квартира, со стеклом во всю стену, помещение кабины. Я опустился на сидение рядом с шофером. Стало жарко, душно… Я опустил голову в подставленные ладони, вцепился в волосы.
Вскоре в кабину забрались Сидоров и мама.
Я закрыл глаза.
Я услышал биение крови в висках.
Голова делалась широкой, казалось, будто кровь, бьющаяся под кожей, готова разорвать кожу, хлынуть наружу. Весь мир был заполнен, забит биением этой подкожной крови.
Мир был красен и делал мне больно.
Мир был тесен и извне стискивал мне ребра, а изнутри рвался кровью.
Издалека доносились голоса мамы и Сидорова.
– Да, я уж там до утра. Куда на поверхность, если драконовым ходом, то к магистрали, а там на 63-м – очень удобно, до самой моей лаборатории.
– Как вы догадались, что он к драконову ходу рванет?
– О господи, Сидоров, да трудно было не догадаться – куда же ему еще-то? Не по обычному же маршруту?
Я открыл глаза.
Я глядел на дорогу, льющуюся под колеса автомобиля.
Дорога была гола – или ее раздевал свет фар?
Машина остановилась. Шофер поглядел на Сидорова.
– Начальник, – спросил шофер, – сам пойдешь?
Сидоров пожевал губами, скосил глаза на маму.
– Да, – наконец выговорил он, – пожалуй, надо самому.
– Сходите, конечно, – безмятежно предложила мама, – и заодно, – она нагнулась, чтобы порыться в сумке ("Ага, – безучастно подумал я, – значит, мама взяла рабочую сумку, значит, до вечера будет в лаборатории…Так она же о том и говорила Сидорову… Да, конечно… Постой, царевич, наконец… Постой… постой, маму надо слушаться, маму…") и извлекла трепаную книжечку вместе с новеньким хрустящим пропуском, – наши пропуска – его и мой, если возникнут сложности… Все же "Старая пещера", драконов ход…
Сидоров вздохнул:
– Давайте пропуска.
Он отомкнул дверь, спрыгнул в зябкую темноту ночи, где чуть вздрагивали попавшие в полосу света ветки убогих кустов, и пошел к будочке деревенского, едва ли не сортирного вида, скупо освещенной древним фонарем в железной решетке на деревянном столбе.
Сидоров постучал в дверь будки.
Я смотрел прямо перед собой, туда, где Сидоров втолковывал что-то солдатику, появившемуся на крыльце будки, показывал на машины, тыкал пальцем в наручные часы, в землю, потом развернул какую-то бумагу, потом достал наши пропуска (так, значит, мама сделала мне пропуск в подземные переходы? Об этом, кажется, и отец не знал)…
Я видел, что за будкой дорога начинала подниматься вверх. За будкой круглился небольшой пологий холмик.
Наконец Сидоров вернулся к машине, кинул маме на колени два пропуска, ее и мой, легко взобрался в кабину, затворил-задвинул за собой дверь и, повернувшись к шоферу, сказал:
– Ну, а теперь, Жак, жми! По дороге дракона, к Старой пещере! А там – левый поворот и до Площади разводящих.
– К утреннему разводу поспеем, – шофер завел машину.
Я увидел, как земля небольшой возвышенности, перед которой торчала нелепая покосившаяся будка, дрогнула и поехала в сторону медленно, медленно, открывая передо мной тускло освещенный широкий тоннель.
Мама взяла меня за руку – сильно, сильно, как только могла.
Глава третья. "Сынок"
Две машины въехали в тоннель и катили по широкой тоннельной дороге, вдоль стен которой тянулись пыльные черные провода и поблескивали лампочки.
Мама все еще держала меня за руку.
Сидоров, морщась, полез в карман, достал длинный ломкий пласт – упаковку таблеток, извлек одну белую таблетку, бросил в рот.
Жак искоса поглядел на него, одной рукой поискал у себя за спиной и вытащил шлем, похожий на шлемы танкистов из войн других галактик.
Жак протянул шлем маме:
– Это – Сидорову, пускай свой студень прикроет… Во как корячится.
Мама отдала шлем Сидорову.
– Спасибо, – Сидоров снял кепку, и я вновь увидел его, поделенный надвое, изрытый бороздами, похожий на грецкий орех, чуть подрагивающий мозг. – Спасибо, а то, действительно, мочи нет…
Он надел шлем.
Мама с жалостью посмотрела на Сидорова.
– Долго в "отпетых"?
– Угу… – Сидоров прикрыл глаза, откинулся назад, – если бы не лапа-лапушка, до сих пор бы с огнеметом бегал.
– Это лапой так? – поразилась мама. – Я думала, что хвостом.
– Уу, – Сидоров отрицательно помотал рукой, – если бы хвостом, вообще бы убил. Чтобы быть точным – не лапой даже, а когтем. Мы называли его хирургом, – Сидоров разлепил глаза, видимо, он пришел в себя, – ну, ничего. От меня он тоже получил подарочек. Ему эта черепушка, косточка эта жизнью вышла.
Сейчас я понял, отчего мама посоветовала мне одеться потепелее. Было холодно. Я передернул плечами.
Тоннель сделался шире; я видел, как от него отходят другие тоннели, поменьше, некоторые из них (я успевал заметить) были ярко освещены и казались высокими бесконечными парадными залами, некоторые были такими же, как и тот, по которому мы ехали, – тусклыми и пыльными, – и были еще провалы в стене, черные и узкие, – проходы во тьму.
Мы обгоняли машины и тяжелые автобусы, странное дело! – порою мы обгоняли пешеходов, бредущих вдоль пыльной стены с черными проводами. Один раз мы оставили за собой колонну солдат в противогазах, бегущих узкой цепью. "Отпетые?"- хотел спросить я, но не решился.
– Слушай, Сидоров, – сказала мама, – а у второй вахты телефон будет?
– Будет, будет, – улыбнулся Сидоров, успеешь, не бойся.
Тоннель стал превращаться в большую площадь, и площадь запруживалась машинами.
– Это что такое? – заволновалась мама. – Большой сбор? Этак мы не успеем…
Сидоров повернулся к шоферу:
– Жак, уважь даму…
Жак кивнул. То газуя, то маневрируя, он довольно быстро подкатил к шлагбауму.
