Сусанна Арменян - Два пешехода
Загрустили после этого рассказа братья. Они и не смели мечтать о троне, ведь вместо свергнутой династии Вазелундов правил теперь в Каньоне злой и страшный колдун Темречогрен Э.
Жестокую расправу учинил он над всеми, кто пытался противостоять его власти, и даже самые могущественные и отважные факиры гнали от себя саму мысль о том, чтобы биться с Темречогреном Э.
А пока братья грустили, их приемный отец-мельник неторопливо подавился куском блинчика и тихо умер.
…Однажды снова пошли братья в лес. Было им уже по двадцать два года. И ноги сами привели их к камню. Руки сами схватились за рукоять…
Они и не сообразили вначале, что произошло. А когда всё кончилось, Янбур лежал, уткнувшись носом в траву, и в ушах у него звенело и стрекотало.
Потом он почувствовал под щекой что-то гладкое, холодное. Приподнялся — и увидел, что лежит на мече. Из кустов шагнул Ингьор — темные волосы расстрепаны, руки и лицо расцарапаны. Он сжимал узкий меч с большим сверкающим камнем у основания клинка.
Необъяснимая сила заставила Янбура протянуть руку и взять свой меч. И едва прикоснулся, как Ингьор набросился на него — впервые в жизни братья вступили в схватку.
Янбур отразил удар. Откуда сыновья мельника умели фехтовать? Приемный отец учил их всему, чтобы они были достойны своего высокого происхождения — музыке сфер, танцам с волками, фехтованию, вышиванию и вязанию крючком.
Янбур отбил и второй удар. Лишь когда клинок Ингьора просвистел в сантиметре от глаз Янбура, рыжий потомок Вазелунда Особенного убедился, что братец действительно намеревается его убить.
Когда Янбур устал и не мог больше отражать удары взбесившегося Ингьора, он вдруг ощутил в себе силу вызвать эту колдовскую воронку. Но от Ингьора так легко уйти не удалось — черноволосый брат тоже сумел вызвать воронку. Он стал преследовать его всюду, куда бы Янбур не убегал.
А воронка открывала перед ними широкие возможности, подобно туристическому агентству. По каким только мирам, параллельным и не совсем параллельным, не гонялись братья друг за другом! От Ингьора оказалось трудно оторваться — максимум на два дня. Потом он его выслеживал.
— …И вот, — заключил Янбур, — после десяти лет сражений и беготни, я так и не знаю, за что он на меня так взъелся. Родной брат все-таки, не кто-нибудь…
— А до мечей воронки не было? — стала допытываться Лита.
— Не-а.
— И ненависти, и драк не было?
— Не было.
— Подозреваю я, — сказала Лита, — что мечи эти не к добру попались вам в руки. Не было ли какой-нибудь надписи на них или на том камне?
— На мечах? Кажется, нет. На моем, во всяком случае, не замечал — а ведь я чищу его каждое воскресенье. Вот на камне — может быть, не знаю, мы тогда не взглянули, а потом времени не было.
— Вероятно, прочитав надпись, если она имеется, мы поймем хотя бы часть из того, что происходит… До Каньона далеко?
— Нет, не очень.
— Ну давай, вызывай скорее воронку, поехали!
— Зачем вызывать воронку — мы уже здесь. Пройдем пешком немножко по пустыне, немножко по скалам, спустимся в Каньон… Но долго я идти не могу, мне нужна медицинская… и вообще всякая… помощь. И моральная… Я ранен.
— Знаю, знаю. Я тебе помогу. Опирайся на плечо, — сказала великодушная Лита.
Тяжкая лапа Янбура легла на плечи Литы. Она поддержала его, когда он поднимался, и они пошли туда, где, как уверял Янбур, находился Каньон.
По дороге Янбур рассказывал Лите, насколько символичны два человека, пешим ходом передвигающиеся в одном направлении и при этом не отдаляющиеся друг от друга на расстояние, превышающее то, при котором возможна беседа.
Лите было не до чуждых ей философских выкладок Янбура, но слушать его было легче, чем возражать и просить замолчать. Тем более, что, рассуждая, Янбур время от времени забывался и не так сильно давил на Литу рукой.
Через час пути голос Янбура стал тише, по тембру можно было заключить, что в горле у него пересохло, хотя в пустыне было не жарко, а скорее прохладно, несмотря на сумасшедшее солнце. Ветер стих, и стало еще холоднее. Лита злилась все сильнее, удивление ее росло параллельно с гневом.
— Надо дойти до Каньона прежде, чем солнце поднимется в зенит, — вдруг сказал Янбур, прерывая свою долгую речь. — Не то замерзнем.
— Что это? — воскликнула Лита, неожиданно для себя самой останавливаясь и вглядываясь куда-то наверх.
— Где? — испугался Янбур. — Это Ингьор? Воронка? Что? Где?..
Из туманного облака, проплывавшего мимо них в тот момент, выглянуло розовогубое лицо Аллегорца с глазами, вращающимися от непрерывного предвкушения удовольствия. Аллегорец, вредно помахивая полупрозрачными ушами, сказал:
— Если бы мы были не здесь, я бы сказал, что к вам приближается по воздуху Робин фон Крейтцер. Но мы — здесь, так что готовьтесь ко встрече с Тутлоном.
— Кто такой Тутлон? — немедленно спросила Лита.
— Тутлон — лохматое пресмыкающеся, пернатый грызун, млекопитающийся и живородящийся, крылоногий и головорукий зверь, — ответил ей Аллегорец, и в доказательство привел следующее.
НЕСКОЛЬКО ПОГОВОРОК ПРО ТУТЛОНОдин тутлон — хорошо, а два — лучше.
Два тутлона — хорошо, а три — лучше.
Куй железо, пока тутлон.
Мал тутлон, да дорог.
Три тутлона — хорошо, а четыре — лучше.
В ногах тутлона нет.
В руках тутлона нет.
В головах тутлона нет.
Тутлон суров, но это тутлон.
Тутлон тутлону волк.
В семье не без тутлона.
Расекая воздух и тяжело дыша, на песок приземлился один Тутлон. Он был нечесан, зеленоват, прерывист, суетен, местами надменен, временами фосфоресцентен, отчаянно сух.
Стрекозиные крылья еще жужжали на посадочной скорости. Они специально росли из лохматой макушки Тутлона, чтобы не стеснять свободу движений.
Крылья, конечно, могли расти из любого другого его места, но так Тутлону обеспечивался взлет в вертикальном положении. Тутлон смотрел на Литу и Янбура и тихонько икал.
— Думаю, настало время мне удалиться. — задумчиво прожурчал Аллегорец и исчез навсегда.
— Помоги нам добраться до Каньона, о добрый Тутлон, — попросил Янбур.
— Так уж и быть, — буркнул Тутлон. — Хватайтесь за мои ноги!
В следующее мгновение Лита, вцепившись мертвой хваткой в лохматую лодыжку Тутлона, неслась высоко над землей, сжимая зубы и стараясь не выпустить на волю пульсирующее в горле сердце. Единственное, что ее как-то утешало — рядом, в таком же положении (и, вероятно, в таком же состоянии) невесело прижимался щекой к ноге Тутлона Янбур.
