Янина Жураковская - Хранители времени
— За подмогой пошли, — догадался Идио. — Вперёд!
Позднее я пытался восстановить в памяти этот пробег, но вспоминались какие-то мелочи: шахтерский фонарик в дрожащей руке Идио, тени, мечущиеся по стенам, отдаленное зловещее рычание и дикие взвизги, узкие коридоры, затянутые паутиной и огромные гулкие залы, нескончаемые лестницы, круто уходящие вверх и вниз. И шмотник, тяжелевший с каждым шагом и всё ниже пригибавший меня к полу.
«Это же средневековый замок, — с ужасом думал я, одолевая очередной подъём и как за спасательный круг цепляясь взглядом за сестрину спину, маячившую впереди. Шарики ворочались медленно, со скрипом, пот застилал глаза, меня шатало и штормило,[10] хотелось упасть и неделю лежать без движения. — Здесь не может быть столько этажей и лестниц… в нашем доме меньше… не может и всё тут!»
— Идио, сколько этажей в вашем замке? — Яна (одно слово, ведьма!) дышала ровно и спокойно, точно не по лестнице бежала, а неспешно прогуливалась по парку.
— Подземелья с подвалами считать? — Проводник тоже не страдал от несоответствия физической подготовки поставленной перед ним задаче. — Тогда — сорок.
— Сколько?!
— Сорок. Мы сейчас — на десятом подземном.
— Сколько же лет вы его строили?!
— Он тут до нас ещё стоял. Пустовал. Предки его и заняли.
— Ясно… эй, Сань, чего тормозишь? — окликнула меня сестра и, перепрыгнув сразу через две ступеньки, оказалась рядом. — Устал? Тебе помочь, может, понести?
— Ну, Ян, погоди! — пропыхтел я, держась за стенку.
— Я тоже тебя люблю, — она подхватила меня под руку. — Идио, давай с другой стороны, Санечка устал, ножки не держат!
— Отвали, ради Аллаха! — я попытался вырваться и едва не отправился пересчитывать собственной головой пройденные ступени. — Я не устал! Я в порядке!
Ответом было насмешливое хмыканье. Подскочивший Идио вцепился в меня слева, сестрёнка взялась справа и они даже не потащили, а легко, как пушинку, понесли меня по лестнице, позволив встать на ноги только на самом верху.
— Ну и дохлятина ты, брат, — Яна кинула взгляд на часы, — всего-то сорок минут бегаем. Можешь не благодарить.
— И не собирался! — рявкнул я, до глубины души оскорбленный «дохлятиной».
— Кто б сомневался!!!
— Батюшки мои зверушки, не так громко! — зашипел Идио, напряженно вглядываясь в темноту коридора. — У гарпий очень чувствительный слух!
Яна моргнула.
— У вас. Есть. Гарпии? — это было сказано минимум на три тона ниже.
— Несколько сотен, но никак не больше тысячи, — со вздохом сообщил проводник, возясь с ключами у маленькой черной двери.
— А.
Мне никогда не удавалось так качественно её заткнуть. Век живи…
— Заходите, — пригласил Идио, легко распахивая дверь. Луч фонарика выхватил из тьмы, царившей внутри, высокий потолок, огромные колонны и смутные очертания каких-то предметов, тускло замерцали тонкие полупрозрачные нити, перекрывающие вход. И я придержал за рукав шагнувшую было вперёд сестрёнку — безобидный на вид «дождик» мне чем-то не понравился. — Отдохнём, а потом… Что? — не понял Идио, но тут же шлепнул себя по лбу. — Ой! Рассекатели! Совсем забыл!
Он протянул вперед руку и, словно музыкант, играющий на арфе, легонько пробежал пальцами по нитям. Тихо зазвенев, те растворились в воздухе.
— Ну вот, теперь вам ничего не грозит, — хозяин спокойно перешагнул порог. — Я их убрал.
— Угу. — Сестрёнка тоже отметила это «теперь».
— Нет, правда! Это дедушкино сторожевое заклятье, настроено на кровь рода, своих пропускает, а чужих… — конец фразы повис в воздухе. — И Зал Славы тоже дед устроил, друзьям на удивленье, врагам на посрамленье. Проходите, только осторожно, здесь немного не убрано.
Идио на что-то нажал, и светильники, висевшие на стенах, разом вспыхнули. Зря. В темноте зал только выигрывал.
На полу, на мебели, на картинах и статуях лежал слой пыли, не уступавший толщиной персидскому ковру, от сильного запаха плесени свербело в носу и першило в горле. Поскрипывала и трещала рассыхающаяся мебель, в шкафу с отломанными дверцами стайка мышей усердно грызла уродливый артефакт, похожий на череп. У дальней стены было беспорядочно свалено в кучу ржавое оружие и не менее ржавые доспехи, в углах позеленевшие волки хищно скалили клыки. На больших и маленьких постаментах были разложены штуковины артефактного вида: кольца (и одно, Всесильное, Властелину Мордора…), связки палочек (мне, пожалуйста, десять дюймов, остролист и перо феникса), браслеты, амулеты с рунами, жезлы, хрустальные шары и (нет, глаза мне не изменяли) бластер из «Jedi Outcast». Слабо колыхались изъеденные молью знамена, многолетняя паутина затягивала углы, рваными клочьями свисала с потолка. Её обитатели резво ползали туда-сюда, временами сочно шлепаясь на пол, а зазеваешься — так и на голову.
— Вы что, стаскиваете сюда грязь из всех остальных комнат? — ужаснулась Яна. — Здесь лет сто не убирали!
— П-полсотни… — покраснев как перезрелый помидор, Идио попытался загородить от нас особо жирного паука. — Как мама умерла, слуги совсем от рук отбились, а папка… вы же его видели!
— Сколько-сколько лет? — заморгала сестра.
— Э-э-э… полсотни?
— А тебе ско… а, ёперный театр! — я вляпался в паутину.
— Сто два… но вы не смотрите, что я молодой! — Я почувствовал себя зародышем. — Я молодой, но сильный! И храбрый! Правда-правда! А возраст не облагораживает, коли облагораживать нечего! Вы посмотрите! Вот! Вот! Вот! — он обличающе ткнул пальцем в картины.
С древних полотен из-под слоя пыли и грязи смотрели на нас предки Идио. Не люди — монстрариум! Бабки-Ёжки с крючковатыми носами, едва не достающими до подбородка. Мужички с откровенно уголовными рожами — им не хватало только решеток и табличек с номерами. Тощие бледные «книжные черви» с ушами в два раза больше чем у Идио. Девицы-богатырки с бугристыми мышцами — у одной глаза нет, у другой нос на сторону свёрнут, у третьей всё лицо в шрамах. Психопатичного вида тетка с чёрно-белыми космами в чёрно-белом платье, тумбообразное существо неопределенного пола, с головой, полностью ушедшей в плечи, словно по ней кувалдой тюкнули, и многие-многие другие. Но всех их, молодых и старых, толстых и тощих, роднило хищное, звериное выражение глаз. Улыбки заменял волчий оскал.
Исключением был только парень с маленькой картины, висевшей в самом дальнем и тёмном углу — молодой, с удивительно благородным лицом и мечтательным взглядом, похожий на принца из сказки.
— О, ма!.. — Яна впилась взглядом в портрет чёрно-белой тётки. — Я же её знаю!
