Тимофей Печёрин - Бремя чужих долгов
И никто ни в чем алхимика не подозревал. А уж тем паче не обвинял в колдовстве и прочих грехах только за то, что он не придерживался принятых здесь ритуалов и верований. Разве что вежливо предлагали к оным приобщиться, но чтобы давить на иноверца, угрожать и честить — никогда.
Посему Аль-Хашим, казалось бы, мог наслаждаться жизнью. Что он поначалу и делал, гуляя по лесным тропкам, беседуя с местными обитателями или просто сидя под сенью какого-нибудь дерева и предаваясь молчаливым размышлениям.
Но увы: деятельная натура хоть старого, но ученого, взяла-таки верх. И когда алхимику надоело отдыхать, он решил вернуться к прежнему ремеслу — исполненный энтузиазма и с новыми силами.
Аль-Хашим собирал травы и всякий мелкий мусор, вроде обглоданных костей и сухих веток. А собрав — измельчал, перемалывая в порошки, и варил из них зелья. Недостатка в ингредиентах не ощущалось, благодаря чему алхимик освежил в памяти многие из своих прежних рецептов, а какие-то еще модифицировал. И даже добавил к ним несколько новых. Ну и, разумеется, собрал неплохой запас зелий на разные случаи жизни.
Работа принесла удовлетворение… но, к сожалению, только моральное. А значит, крайне недолговечное. К разочарованию своему Аль-Хашим довольно быстро понял, что плоды трудов его среди полубезумных отпрысков Великого Рода востребованы не будут.
То есть, конечно, алхимику не возбранялось предложить какое-нибудь из своих зелий, например, для исцеления больного. Да только ничего за это, кроме слов благодарности, ему не причиталось. Ибо жители Священного Леса, не будучи грязными, невежественными и дикими, денег почему-то не знали. Да, справедливости ради, Аль-Хашиму и жилище предоставили бесплатно, и кормили на общих основаниях — из тех запасов, что охотой и собирательством делала община. Только вот утешением для, что греха таить, сребролюбивого старика это служило слабым.
И уж тем более не пригодились наработки алхимика, предназначенные для военных нужд. Зелья, делающие воинов невидимыми, просто незаметными или даже временно неуязвимыми для вражеского оружия. Во-первых, как такового регулярного воинства здесь не было. Каждый житель Священного Леса, способный держать оружие, по мере надобности участвовал в его защите. Соответственно, отсутствовало общее командование, с которым можно было договариваться о поставке чудодейственных снадобий.
И вообще, как понял Аль-Хашим из разговоров с некоторыми опытными бойцами, желающих использовать зелья в битвах найти ему вряд ли удастся. Сам алхимик, во всяком случае, энтузиазма со стороны собеседников не обнаружил. Кто-то просто не хотел вливать в себя незнакомую гадость. По той же, наверное, причине, по какой жители Священного Леса были поголовно трезвенниками. Кто-то не доверял чистоте помыслов создателя зелий — вдруг отравит. А кому-то просто претила сама идея военной хитрости, ибо настоящий мужчина-де сражается только честно.
Так, мало-помалу до Аль-Хашима начало доходить, что из огня костра инквизиции он спасся, угодив при этом… ну, хоть не в полымя, но похоже, в болото. На болотную кочку — где и существовать не очень удобно, и развернуться негде.
И следом за этим малоприятным открытием в голове алхимика зародилась идея-фикс: вернуться в родной мир Игоря. На так называемую Землю, где Аль-Хашим уже успел побывать, и откуда удрал в трусливой спешке.
В мир широких ровных дорог, угловатых исполинских зданий, сверкающих на солнце, и железных повозок, что едут сами по себе… А главное — в мир, где умеют ценить хорошие деньги и делиться оными с полезными для себя людьми. Вне зависимости от того, откуда эти люди пришли и какой веры придерживались.
Как и подобает навязчивой идее, желание вернуться в тот мир созрела постепенно. И поначалу даже Аль-Хашим пытался бороться с нею, спорить про себя, отмахиваться. Вспоминая, например, как боялся тех же металлических повозок-самоходок, с жутким ревом и стремительным потоком мчащихся по дорогам. Или доносящихся ниоткуда голосов. Или так называемых лифтов, наконец. Этих будок без окон, похожих на гробы — с их помощью обитатели данного мира перемещались между этажами.
И много еще странных жутких вещей мог припомнить алхимик — человек, хоть корыстный, но и безумно храбрым себя не считавший. Не говоря уж о том, сколь мстительны бывают тамошние ценители хороших денег. Мстительны и опасны.
Но все эти доводы разбивались об один, но убийственно весомый, аргумент. Лишь в родном мире Игоря Аль-Хашим мог употребить свои знания и труд наилучшим для себя образом. К странностям же можно привыкнуть, а с мстительными и опасными людьми — все ж таки договориться. Дельцы ведь люди разумные, ради пустых эмоций интересами не поступаются.
«Главное, с ловлей душ в Кристалл больше не связываться, вот и все, — заключил в итоге, ободряя сам себя, алхимик, — ни к чему: и дорого, и ненадежно. С зельями-то проще, зелья сбежать не могут. И всегда срабатывают, как надо».
С последним он, конечно, чуток слукавил. Редко-редко, но зелья тоже могли подводить. Но подобную вероятность Аль-Хашим считал слишком ничтожной, чтобы отказываться из-за нее от задуманного. Так что понемногу алхимик перешел к воплощению замысла в жизнь… готовый снова наступить на прежние, по большому счету, грабли.
Мести подручных Алика Бурого, Жоржа или еще кого-то, кто успел прознать о Кристалле Душ, старик-алхимик не опасался. И не только самонадеянность и вера в разумный расчет были тому причиной. Вдобавок Аль-Хашим помнил: магическая фигура-портал для выхода в другой мир находилась не только в сожженной им лаборатории, подконтрольной Бурому. Существовала, по меньшей мере, еще одна — через которую, собственно, алхимик впервые и попал в мир самоходных повозок.
Дело оставалось за малым: создать еще одну фигуру на какой-нибудь полянке Священного Леса — желательно, редко посещаемой местными жителями.
В качестве орудия Аль-Хашим решил использовать небольшой кинжал, который смог задарма выпросить у одного из здешних оружейников. Ну, то есть, почти задарма. В благодарность алхимик пообещал приготовить состав, от которого клинки бы сияли на солнце и были менее подвержены ржавчине. Исполнять, правда, сие обещание Аль-Хашим не торопился.
А вот найти подходящую полянку оказалось труднее, чем достать кинжал. Где-то вырезанию магической фигуры мешала густая трава. Причем, попытки расчистить место терпели фиаско. Священный Лес залечивал свои раны с поистине чудесной быстротой. Взамен с трудом выдерганной травы стремительно вырастала новая. Еще где-то, где травы было меньше, почва оказывалась слишком твердой — даже для железного кинжала.
