Ян Валетов - Хроники Проклятого
Дядя Рувим усмехнулся и снова вытер лоб. Чувствовалось, что лекции – его конек, и рассказ приносит ему огромное удовольствие.
– Не нужно быть гением, чтобы понять: эта страна – одно из самых необычных мест на земле. Для историка, для археолога – это и рай, и ад. Это безумная земля! Что еще можно сказать о месте, в котором на месте еврейского храма стоит мусульманская мечеть, а христианские священники трех разных конфессий дерутся за то, чтобы первыми провести богослужение в церкви, ключи от которой хранятся у араба?[22] Ты понимаешь, что любой из наших археологов дал бы отрубить себе правую руку, чтобы исследовать то, что осталось от Храма? Мы знаем, где расположены его развалины, даже какие помещения и где располагались. Казалось бы – бери и копай! Только вот разрешения на это теперь надо просить у Аллаха. А он, можешь мне верить, не разрешит…
Пикап влился в поток, двигающийся на восток. Арин вела машину уверенно, легко, словно управляла не слоноподобным грузовиком, а одной из ярких малолитражек, которые во множестве шныряли вокруг: подвижные, словно маленькие жучки. Автомобили двигались быстро, практически на пределе ограничения скорости, но плотность потока не давала никому вырваться вперед, и железная река равномерно катилась по шоссе в направлении к окружившим Иерусалим холмам.
Дядюшка пустился в воспоминания, втягивая в разговор и Арин, отчего беседа потекла сразу на трех языках – ломаном русском, английском и незнакомом Валентину иврите. Разговор касался сразу всего: детства дяди, истории семьи валентиновых родственников по материнской линии, знаменитых раскопок, рассказывая о которых, профессор Кац становился пламенным трибуном – то есть говорили обо всем и ни о чем. Такое бывает, когда оказавшиеся в тесном контакте неглупые образованные люди, никогда до того не общавшиеся друг с другом, проводят «разведку боем», выясняя общие темы, пересечение интересов, некие границы дозволенного. Так, вроде бы ерунда, ни к чему не обязывающий легкий треп, а на самом-то деле очень важный тест на совместимость и общность интересов.
Шагровский болтал с попутчиками, крутил головой по сторонам, жадно впитывая новые пейзажи, и некоторое время спустя вынужден был поискать в сумке солнцезащитные очки и прикрыть глаза стеклами – свет, заливающий все вокруг, был нестерпимо, почти по-африкански ярок. Впрочем, до Африки отсюда было подать рукой, во всяком случае, до Северной Африки.
Уставшим Шагровский себя не чувствовал. Перелет был короток, самолет новый и комфортабельный, хотя и в новых лайнерах вытянуть ноги в эконом-классе было задачей нелегкой, даже для опытного путешественника. Но для тех, кто хоть когда-нибудь летал в Штаты на «Ил-62», невыполнимых задач не было. Зато тут, в кабине пикапа, ноги можно было протянуть во всю длину, что Валентин и сделал, подставив ступни под прохладное дуновение кондиционера, затаившегося где-то под торпедой.
Шоссе, сузившись, протиснулось в ущелье. Скалы, поросшие неожиданно пышными хвойными деревьями, мгновенно встали по обе стороны от дороги из ниоткуда, на асфальт упали короткие тени, и тут же движение машин замедлилось, замерло на секунду, потом поток снова пошел, но неравномерно, рывками, и через сотню метров превратился в «тянучку».
Рувим начал было ругаться, закрутился на заднем сиденье, возмущенно затараторил на иврите, пытаясь хоть что-то разглядеть впереди, где дорога плавно ввинчивалась в левый поворот. Но пикап шел в правом ряду, а впереди плелся огромный туристический автобус, раскрашенный в бело-розовый цвет, и через лобовое стекло ровным счетом ничего не было видно, кроме массивной, как зад гиппопотама, автобусной кормы с нарисованными на ней пальмами.
Профессор Кац несколько раз раздраженно произнес «ма пит’ом»,[23] на что Арин откликнулась коротким «эйн ма ляасОт»,[24] обеспокоенно посмотрел на часы и неизвестно зачем ободряюще похлопал племянника по плечу, хотя уж кто-кто, а Валентин совершенно не волновался. Он еще не ощущал себя включившимся в работу телевизионщиком или сотрудником археологической экспедиции под руководством знаменитого родственника – скорее уж отпускником, прилетевшим на экзотический курорт.
Такое состояние «междуделья» было ему знакомо и практически всегда предшествовало неделям тяжелого труда. Так, например, случилось у них с Парфеновым в Заполярье, когда они отсняли двадцать часов материала при минус сорока по Цельсию, в полярной ночи, за четверо неполных суток. Тогда Шагровскому казалось, что холод поселился в его костях навсегда, и он уже никогда не согреется. Но через полгода, когда на болотах Биробиджана их группу насмерть жрали таежные комары, а температура днем зашкаливала за сорок, но уже в плюс, холод не казался таким страшным испытанием, а о таком комфортабельном путешествии, как сегодня, можно было только мечтать!
В кабине пикапа царила прохлада. Валентин сидел рядом с красивой девушкой и, несмотря на безвкусный воздух, прошедший через систему климат-контроля, продолжал слышать легкий запах ее кожи. Пахло приятно, незнакомо, чуть пряно, словно теплым молоком с примесью кофе и горького муската. Шагровский, пользуясь тем, что мог спрятаться за стеклами очков, рассматривал Арин, почти не скашивая глаза, благо беседа с дядей позволяла ему сидеть вполоборота, практически лицом к водителю.
Смесь кровей двух далеких друг от друга народов дала хороший результат – девушка отличалась необычной красотой. Аккуратный тонкий нос с красиво очерченными крыльями ноздрей, выразительные скулы, необычного разреза глаза, смуглая, но не чересчур, кожа лица, украшенная пикантной точкой родинки на щеке. Забранные в тугой хвост пышные волосы были нездешнего цвета – пепельно-русые, почти ровные, то есть – без курчавинки, но с легкой волной. В осанке, в том, как она держала голову, красиво посаженную на тонкую, длинную шею, чувствовалась гордая стать, которую женщинам небольшого роста природа отпускает только вместе с сильным характером и волей. Обладательницу такой осанки можно назвать миниатюрной, маленькой, но никогда – низкорослой. По рукам, лежащим на ободе руля, было видно, что хозяйка «красой ногтей» не особо озабочена (какой уж у археолога маникюр!), но пыль веков под ними все же не просматривалась.
Шагровский поискал в памяти какой-нибудь схожий на Арин образ, но к удивлению своему, не нашел, хоть всегда гордился своей памятью на лица и умению привязать внешность собеседника к определенному этническому типу. Для путешественника такое качество было очень ценным, для сферы, в которой подвизался Валентин, – ценным вдвойне: оно помогало ему ориентироваться в незнакомой среде и задавать правильные вопросы правильным людям. Эта девушка не была похожа ни на одну, ранее виденную Шагровским, – даже Мариуполь, Одесса или крымские города, где смешение кровей было поистине безумным, не познакомили Валентина с женщинами такой необычной внешности. Он поймал себя на том, что невольно улыбается.
