Сергей Волков - Затворник
Рассветник молча собирал в мешок свои подстилки. Клинок отлучился куда-то. Лежанка Коршуна тоже пустовала. Вепрь, закутанный наглухо от утренней прохлады, сонным взглядом посматривал на дрожащие ушки догорающего костра.
Пила закрыл глаза, попытавшись еще хоть на минуту забыться сном. Голова его тут же поплыла в полудреме кругом, но настоящий сон бессовестно ускользал - слишком чувствительно распирало внизу живота, к тому же неизвестный стук за спиной все не умолкал. Еще более того мешало успокоиться и погрузиться в грезы - постепенно приходящее осознание того переплета, в котором он, Пила, оказался. Что ему было делать?
- Эй, Коршун! - прикрикнул заспанным голосом Вепрь - Ты стучишь слишком долго! Лучше бы было тебе развести огонь и сварить кашу!
- Клинок за дровами пошел! - услышал Пила из-за спины голос Коршуна.
И снова: Тук! Тук! Тук!
"Стучит Коршун, но дров не рубит. Да и звонче стук от топора, чего же тогда? - подумал Пила, скорее неосознанно желая отвлечь себя от тяжкого состояния каким-нибудь любым пустяком, чем действительно интересуясь занятием Коршуна - Шишки он околачивает, что ли? Это весной-то шишки?"
Решив все-таки посмотреть, что там поделывает Коршун, Пила задрал что было сил голову назад. Но ничего таким образом не увидев, он волей-неволей перекинулся на другой бок целиком, свернулся клубком и поплотнее закутался.
Коршун стоял без кафтана и без рубахи, босиком на холодной мокрой земле. В таком виде он выглядел еще плотнее и внушительнее, чем прикрытый одеждой - грудная клетка его казалась шириной в целый бочонок. На спине и плечах сквозь слой сала отчетливо виднелись очень даже недюжинные бугры мышц. Никого так крепко сложенного не было в Горюченском городище, да и в окрестностях, которые Пиле были известны, он не смог бы припомнить. Еще больше, чем вид Коршуна, Пилу удивило его занятие: Грузный богатырь бодро приплясывал по земле почти на одних носочках, и раз за разом отвешивал стоящему перед ним дереву веские тумачины. Левой-правой, левой-правой... Дерево было старое, иссохшее, кора с него давно отлупилась, и в том месте, куда прикладывались Коршуновы левая и правая, явственно виднелись вмятины, словно от ударов обухом.
"А неслаб княжий человек-то!" - подумал Пила почти восхищенно.
- Проснулся, пильщик? - окликнул Пилу Рассветник - Давай, подниматься пора! Вепрь, дрыхло! Давай вставай тоже!
Пила опрокинулся на спину. Далеко наверху кроны деревьев краснели от восходящего солнца. Неуверенно перекликались первые одинокие лесные пташки. Прозвенел над ухом, прощекотал висок и вдруг резко впился нахальный комар. Хлопок - и собственная оплеуха словно окончательно отогнала Парню сон. Пила поднялся.
Подошел откуда-то Клинок с котелком воды, молча поставил его возле кострища и так же молча удалился. Коршун бросил тут же свои упражнения, подошел к стоянке, наклонился над котелком и стал, зачерпывая пригоршнями холодную воду, обливать ею себе то спину, то грудь, то блестящую залысину.
- Эй, Клинок! Коршун тратит без пользы воду, которую ты принес! - крикнул Вепрь - Вернись и расскажи ему, как такого кобеля в городе Хворостов мастер Сыч прогоняет из двора пинками!
- Не визгай, свинюха лесная! - ответил Коршун, продолжая умываться - С Клинком я, конечно, не свяжусь, а вот такие, как ты, моськи унаякские у меня в Стреженске под крыльцом ночуют!
- Тебе следует благодарить Небо, что оно послало мне крепкий сон. - сказал Вепрь - Мне лень вставать и показывать тебе, кто в этом лесу вепрь, а кто толстая свинья из боярского рода! Брат-Рассветник! Если ты ударишь о его плешь, то может наступить порядок!
- Воды по-новой принесешь потом, Коршун! - сказал Рассветник.
Коршун окатил себе темя остатками воды, подхватил котелок и резвенько побежал вприпрыжку вслед за Клинком.
- Вепрь, а Вепрь. - осторожно обратился Пила.
- Чего тебе, горожанин?
- А почему он сказал, что с Клинком не связался бы?
- Это потому, что у Клинка очень тяжелая рука.
- Тяжелее, чем у Коршуна, что ли? Тот деревья кулаками расшибает, а Клинок что, с корнями, их выдергивает? - удивился Пила. Клинок был низкорослый и вполне заурядного размаха в плечах, большим силачом он совсем не выглядел.
- Так это или нет, я не знаю. Но такой тяжелой руки как у Клинка, нет у Коршуна. Когда он был гражданином Стреженска, то был известен в этом городе как борьбы и кулачного боя, а потом в городе Хворостов мастер Сыч так натаскал его, что Клинка теперь самого можно перековать на очень много маленьких клинков.
Скоро горели в костре дрова, собранные Клинком, варился в котелке завтрак. Скоро он уже был съеден, и после недолгих сборов двинулась дальше четверка всадников, ведомая своим невольным проводником. Пила по старой памяти расположился на крупе кошунова жеребца.
Ехали не так уж медленно, но и не так скоро, как вчера. Лесная дорожка петляла мимо кустов и ельников, поднималась на гривки и опускалась в овраги. Едва выехали на место поровнее, Коршуну заскучалось и вздумалось спеть. Запел он сначала о Стреженске, о том какой это богатый, красивый и удивительный всему свету город, как весело и шумно живут там люди. Какие пиры закатывает великий князь, принимая иноземных послов или в честь прославленных побед ратайских витязей.
Потом затянул песню о старых временах, о деяниях князя Гнева. О том как Гнев объединил ратайские полки с войском хвалынского калифа, своего неприятеля. Тогда ратаи и хвалынцы вместе бились против лютого общего врага - кровожадных разбойников-буйракцев с блуждающего по Синему Морю острова Гуляй-берег. Песню наподобии этой Пила слышал и раньше, пели ее в Новой Дубраве, но пели иначе, и Пила до сих пор сомневался, правду ли говорилось в ней, и правда ли есть в море остров-кочевник, да и само Синее Море - соленая вода без берегов - не выдумка ли?
Коршун все тянул и тянул, а после шестого припева к нему присоединился Вепрь. А когда закончили эту песню, то Вепрь запел другую один, запел на языке, чуть похожим на бенахский. Пила не понял в его песне ничего, кроме изредка встречавшихся ратайских слов, видимо имен, но слышал в голосе Вепря не то боль, не то сожаление. Казалось Пиле, что речь идет тоже о временах каких-то давних, о чем-то то ли погибшем безвозвратно, то ли просто ушедшем в свой черед. А может просто собственная близкая беда навела на парня тоску...
Доведя до конца одну песню, Вепрь начал следующую, потом еще и еще. Пел он хоть и непонятно, но хорошо, не в пример лучше Коршуна - хоть заслушайся. И когда он замолчал, а солнце к тому времени перекатилось уже за полдень, то долго ехали в молчании. Пила задумался о своем, и на других, кажется, тоже нашли какие-то свои размышления. Наконец Рассветник поровнял своего коня с конем Коршуна, на крупе у которого по-прежнему сидел Пила, и спросил:
