Макс Мах - Твари Господни
Однако смирения не получалось. И дело, судя по всему, упиралось даже не в характер Лисы, который вопреки очевидным фактам не позволял ей признать поражение. Пока жива, борись, и что-то там еще из басни Толстого про лягушку и молоко. Смешно. Борись, дрыгай лапками… Поборешься тут, как же!
Лиса сотворила очередную сигарету и затянулась.
"Точно анаша! И откуда это? В жизни не баловалась планом".
И в самом деле, откуда что берется. Это платье, например, или имя…
"Дебора…"
"Не стало обитателей в селениях у Израиля, не стало, доколе не восстала я, Дебора, доколе не восстала я, мать в Израиле…"
"Красиво сказано". – Согласилась Лиса, но вот беда какая, не быть ей "матерью в Израиле". Однако что-то было заключено в этом имени, что-то такое. Словно подсказка из Книги Судей стучалась и не могла достучаться до Лисиного сознания.
"Дебора… Судья и пророчица… Пророчица?!"
Сигарета прогорела до самого фильтра, но Лиса этого даже не заметила, как не видела и мертвых домов, окружавших площадь Иакова, и готического храма, взметнувшего свой болезненно тонкий шпиль к небесам без солнца и луны. Перед ее внутренним взором стремительно проносились события последних нескольких дней, в которых, тут и там, разбросаны были намеки на странные и даже невероятные обстоятельства.
"Господи!" – задним числом, все было настолько очевидно, что даже страшно делалось от того, что все это могло означать.
Звездное небо знакомо всем, но холодную тьму Лиса узнала сегодня впервые и, возможно, первой среди других магов смогла прийти в Город прямо с пыточного стола.
"Тело и душа… Что?"
Неразрывная связь материального носителя с "ментальной субстанцией, в просторечии именуемой душой", считалась аксиомой, но Лиса-то этот постулат их доморощенной науки сегодня как раз и опровергла. И следствия… следствия из этого факта были такие, что дух захватывало и начинала кружиться голова.
"Но и обратное верно…"
Личина не была связана с материальным миром. Об этом знали все, и Лиса в том числе. Но тогда, что же произошло с ней в кофейне Гурга? Как смогла она увидеть то, что никак увидеть не могла? Впрочем, ее видение могло быть просто наваждением. Однако в Чистилище никто не видит снов, и иллюзии здесь не возникают, возможно, потому, что Город и сам по себе одна большая иллюзия.
"Пророчица…" – ну что ж, и это лыко в строку. Как выяснялось, всех своих возможностей Лиса пока просто не знала. И истинной силы тоже.
"А что я теряю?" – но это, разумеется, был не вопрос. Или вернее, это был вопрос риторический. Фигура речи, обозначившая в ее сознании уже сформировавшееся решение. И сразу же, как только успела об этом подумать, Лиса оказалась там, где "темно и холодно". Возможно, задумайся она над тем, что и как следует делать, и ничего бы не вышло. Но Лиса просто очень захотела, чтобы случилось то, что случилось, и прямо с площади, исчезнув там, как личина, перешла в другое состояние, возникнув в уже знакомом "нигде и никогда" своего внутреннего мира, как химически чистая мысль.
За время ее отсутствия здесь, разумеется, ничего не изменилось, просто потому, что меняться было нечему. Во всяком случае, за такое короткое время. Впрочем, как ни странно, по внутренним ощущениям Лисы, вполне возможно, и чисто субъективным, кое-что здесь все-таки произошло. В "нигде и никогда" стало значительно холоднее. Что это могло означать, Лиса, естественно, не знала. Но предполагать следовало худшее. Насквозь субъективное ощущение холода внутри собственного Я – а Лиса уже почти уверилась, что это оно самое и есть – могло означать, что времени оставалось в обрез.
"И что теперь?" – она "потянулась" к самой себе, имея при этом в виду, собственное брошенное в отчаянной попытке спастись тело, потянулась и достигла, и, значит, снова обрела целостность. Вот только стоила ли игра свеч? Ведь ценою возвращения была боль и агония. "Языки пламени", по-прежнему, лизали ее беззащитную плоть, и массы насекомых, как и прежде, бестолково копошились внутри у Лисы, в ее легких, желудке, брюшной полости. И этот проникший глубоко в тело зуд был мучительнее даже, чем ощущение "обожженной" кожи, гул в ушах, или резь под сомкнутыми щитами век.
"Все то же… Все так же…"
Впрочем, первое впечатление оказалось обманчивым, и Лиса в этом довольно скоро убедилась. Прежде всего, она почувствовала какую-то помеху в горле, и сразу же ощутила, с каким трудом проникает воздух в агонизирующие легкие. И от испуга, наверное – ведь удушье всегда вызывает рефлекторную реакцию организма – резиновым мячиком, ударившимся об стенку, отлетела прочь, но, на этот раз, не внутрь себя, а как бы в сторону. И теперь, уже оттуда, со стороны, лишенная необходимости терпеть эту бесконечную муку физического страдания, снова увидела себя, как есть.
Зрелище было, что называется, не для слабонервных.
"Детям и беременным женщинам просмотр следующих видеоматериалов не рекомендуется…"
Примерно так. Впрочем, Лиса не сомневалась, что и многих мужиков, если они не извращенцы, конечно, от открывшейся перед ней картины, как минимум стошнило бы, хотя крови и раскаленных щипцов здесь не было и в помине. Однако вид прикованной к хирургическому столу обнаженной женщины сразу же наводил на мысли о пытках и жестоких страданиях, несмотря даже на то, что, по всем признакам, Доминика Граф, в лучшем случае, была без сознания, а в худшем – уже умерла или находилась в коме. Но за ее жизнь боролись. Реанимационные мероприятия, как любят выражаться врачи, были в полном разгаре. В "пыточной" объявились новые персонажи. Двое "водолазов", одетых в какие-то защитные – противорадиационные, что ли – костюмы, суетились около Лисиного тела, то и дело, оборачиваясь к мониторам приборов, вероятно, чтобы свериться с поступающими в режиме реального времени данными.
В разрезанное горло Доминики была вставлена пластмассовая трубка, – "Принудительная вентиляция?" – другие, более тонкие трубки, наполненные зеленоватой с кровяными нитями, неаппетитного вида массой тянулись из носа, а количество инфузий увеличилось едва ли не вдвое.
"Не многовато ли? Суки!" – равнодушие резко, без перехода, сменилось гневом, наполнившим кокон "безмолвия" жидким огнем всепоглощающего желания убивать и разрушать, и Лиса почувствовала, что еще немного и ее просто разорвет в клочья от внезапно возникшего напряжения. Гнев требовал выхода. Ненависть, вспыхнувшая в ее душе, была нестерпима, но Лиса была беспомощна, потому что не знала, что ей с этим делать. Она просто оказалась к этому не готова.
"Что…?!!!"
По-видимому, она хотела закричать – ведь привычки плоти пускают в наших душах глубокие корни – но крика не получилось, потому что вопли душ слышны одному только богу, но присутствие Всеблагого отрицалось самим фактом существования этих людей и этого места.
