Клайв Леннард - Источник судеб
— Пей! — услышал он голос женщины. — В этом зелье твое единственное спасение!
Словно прыгая с высокой скалы, Конан решительно осушил склянку. Жидкость напоминала слабый муст, немного терпкий, но приятный. Теплая волна растеклась по уставшему телу, мускулы расслабились, и Конан откинулся на спинку стола. Его грудь высоко вздымалась, дыхание было ровным и глубоким, словно у спящего, хотя киммериец бодрствовал, наблюдая за лекарем и хозяйкой виллы.
Родагр, еще недавно казавшийся неприятным и вызывавший в душе варвара, как и всякий чернокнижник, подозрения, превратился в почтенного мудрого старца, готового бескорыстно служить своему подопечному. «Не то что какой-нибудь лживый фаллиец, — лениво размышлял Конан, — это настоящий ученый… как Афемид, пожертвовавший жизнью… мой бедный преданный магистр…» Он и не вспомнил, что, благодаря магии Да Дерга, перенесся в прошлое, и сейчас живой и здоровый Афемид вовсю трудится на благо славного Турна. Мысли плыли тяжело и вяло, словно дождевые облака под слабым ветром.
Комнату все более наполнял красноватый полумрак, хотя курильницы не дымили, а многочисленные светильники горели в полную силу. Шелест ткани привлек внимание варвара, и он глянул в сторону ложа. Он увидел сказочный грот, в таинственной полутьме которого возлежала самая прекрасная и соблазнительная женщина из всех, которых он когда-нибудь встречал. Лучезарными звездами блестели ее драгоценности, полупрозрачная одежда не скрывала манящих прелестей, высоко открытые стройные ноги дразнили воображение.
Конан встал и медленно, словно во сне, двинулся к ложу. Лекарь куда-то исчез, светильники погасли, остались гореть лишь три небольшие лампы. Зеленые глаза женщины блестели в полумраке, они манили, притягивали, готовились поглотить…
Когда Конан приблизился, Зана томно потянулась и опытным жестом развязала узел на его набедренном поясе.
— Ты прекрасен, — страстно прошептала она, касаясь губами его обнаженного бедра, — ты просто создан для жарких поединков под овации переполненного стадиона! Или под стоны изнемогающей от любви женщины… Иди ко мне!
Она словно заглянула ему в душу. Смертельная схватка переполняла его обжигающим чувством и, одолевая врага, он часто испытывал упоение экстаза, который способна подарить мужчине лишь опытная любовница. Движения, жесты, запах духов кофитки наносили неотразимые удары, словно его многочисленные поверженные противники слились сейчас в этой женщине, чтобы взять реванш.
Склонившись над постелью, киммериец стремительным движением сорвал полупрозрачную циклу Заны. Тонкая ткань легко разорвалась и опустилась на пол клочьями лилового тумана. Сделав гибкое движение корпусом, Конан скользнул по ее телу, коснувшись темно-алых сосков упругих грудей. Он положил ладони на бедра женщины, услышал томный стон и почувствовал, как изогнулся ее стан в сладостном предвкушении любовной битвы.
Губы Конана дрогнули в улыбке, а потом запечатлели на ее губах, распахнувшихся навстречу, страстный поцелуй. Его язык проскользнул внутрь, нанося дразнящие уколы, словно он орудовал шпагой, распаляя противника и вынуждая его к неосторожному движению. Ему понадобились считанные мгновения, чтобы подчинить ее тело и волю, готовые отдаться на милость победителя. Он наслаждался этой властью, испытывая остро-сладостные ощущения, словно дразнил на арене цирка коварного и безумно опасного зверя. Только смертельному врагу он готовил бы гибель, а этой женщине был готов отдать свою любовь…
Прикосновения его губ, сравнимые с жаркими языками пламени, зажигали кофитку, словно пожар сухой вереск, а ласки сильных пальцев подливали масла в огонь. Она готова была сгореть заживо, сгореть мгновенно и ждала этого с такой силой, как будто никогда раньше не была с мужчиной. Удивительно: опытная и расчетливая, донна дель Донго привыкла к совсем иным любовным играм, но этот северянин покорил ее неожиданной мощью, взял приступом, как воители берут на копье город… Ничего, она еще отыграется и возьмет свое, а сейчас… Иштар Всемилостивая, но что же он медлит? Она застонала, поняв, что получит облегчение лишь в последний момент своего изнеможения и, не в силах справиться со своими чувствами, бросилась в это бушующее пламя.
Когда Зана прижалась к нему с такой страстью, будто хотела раствориться в нем, Конан не стал уклоняться. Обвив руками ее талию, он отпустил губы женщины и стал целовать ее шею, плечи, грудь… Теперь уже все ее тело сгорало в яростном пожаре всепоглощающего огня. Она тяжело дышала, хватая ртом воздух, словно рыба, выброшенная из воды. Она вздрогнула и изогнулась, когда воин, овладевший ею, нанес новый удар — в ее тело. Северянин не позволил ей даже сделать попытку уклониться от сладкой пытки: он был ее властелином, ее поработителем, ее палачом… Зана стонала и металась, прижатая к постели мощным телом варвара, который, казалось, готовился разорвать ее плоть.
Их страсть была подобна урагану, сметающему все на своем пути, или мощному гейзеру, вырывающемуся из земных недр. Словно измученные долгой жаждой, они пили друг друга и никак не могли напиться. И понимали, что выпей они все ливни, обрушивающиеся на раскаленные хребты Рабирийских гор, все равно не смогут утолить жажду.
— О-о-о-о! — простонала женщина, — еще… нет-нет, я этого не переживу!
— Я хочу, чтобы ты чувствовала то же, что боец в смертельной схватке, — хрипло прошептал он, — стань мною, ощути это!
Киммериец никак не мог утолить свой голод. Его тоже охватило желание броситься в огонь и сгореть заживо. Он превратился в собственного противника, отчаянно сопротивляющегося, обреченно отбивающего удары, но готового уже погибнуть… А Зана, словно погружаясь в темную глубину его глаз, становилась безжалостным победителем, выжидающим рокового мгновения. Слившись в бешеном вихре страсти, они снова расходились, поменявшись ролями.
И когда свершилось это превращение, оба они разрядили бешеный напор, содрогнувшись в последней агонии. Пришел миг, и время остановилось. Вместо победного крика из груди Конана вырвался лишь слабый стон, он перевернулся на спину и застыл на постели, словно сраженный на поле боя воин.
Долго ли он был в забытьи, Конан не знал. Подняв отяжелевшие веки, он впервые заметил напротив ложа над дверью каменный выступ и странное изваяние на нем, освещенное тремя небольшими светильниками. Это была бронзовая девушка. Она лежала на животе, выгнувшись и закинув за плечи ноги, так что ее лицо находилось между маленьких узких ступней. В раскинутых руках она держала две лампады с горящим маслом, а белоснежные зубы крепко сжимали длинную ручку третьего светильника, похожего на серебряную ложку. Отсвет неяркого пламени трепетал в ее зрачках, глаза казались живыми и наполненными болью.
