Елизавета Дворецкая - Лес на той стороне, кн. 2: Зеркало и чаша
– Пора! – решила Избрана, наблюдавшая от крайних дворов посада. – Хедин уже наверху. Идите, Перун благословит вас!
Посадские побежали к воротам, тоже волоча лестницы. Все Хотобудовы кмети стянулись к месту прорыва варягов, посадским никто не мешал подниматься. А обнаружив, что на них напали с двух сторон, кмети заметались: теперь их было слишком мало. Гудел рог, бежало из дружинных изб кое-как одетое подкрепление. Но ворота были уже открыты, все посадское ополчение оказалось в детинце.
В общей суматохе никто не видел, как трое варягов, прячась в тени за углами, побежали к княжескому двору, где устроился воевода Хотобуд.
Внутреннее пространство детинца было довольно густо застроено. Здесь в основном высились большие, на широких дворах, терема воевод и бояр в окружении множества хозяйственных построек. Некоторые из этих жилищ стояли пустыми, но кое-где в окнах замелькал свет спешно разожженных лучин и масляных фитильков.
Хедин заранее выспросил, где находится княжий двор, и Эйнстейн с двумя товарищами знали, куда им идти. Притаившись за углом, неразличимые в черной тени, они видели, как распахнулись ворота и на внутреннюю вечевую площадь выбежал сам Хотобуд с двумя десятками кметей. Все были вооружены, огонь факелов бросал скользящие рыжие отблески на поверхность шлемов и лезвия боевых топоров.
– Скорее, скорее, мары вас возьми! – кричал Хотобуд.
Дождавшись, пока воевода скроется в стороне ворот, варяги проскользнули во двор. Здесь толпилась встревоженная полуодетая челядь. Она даже не сразу заметила, что пришли совсем чужие люди, а не трое воеводских кметей зачем-то вернулись.
Не давая никому времени себя рассмотреть, трое устремились в сени и кинулись вверх по лестнице. Никто не знал точно, где Хотобуд держит мальчика, но естественно было предположить, что где-то в горницах.
Выхватив у кого-то из холопов факел, Эйнстейн первым поднялся в верхние сени. Навстречу им оттуда кинулся какой-то отрок, но варяг просто спустил его по ступенькам. Потом появились еще двое, и Торгрим с Арнульвом быстро отправили их вслед за первым. Те были не вооружены и жаждали не столько вступить в бой, сколько спастись.
В передней горнице обнаружились пустая лежанка и недоумевающая бабка с седыми космами, торчащими из-под наспех наброшенного платка. Во второй горнице горела лучина. На лежанке сидела девушка лет пятнадцати, в одной рубашке, круглолицая, с растрепанной кудрявой косой, крепко обнимая мальчика лет десяти, очень на нее похожего.
– Се есть кнесь Вадимар? – выговорил Эйнстейн. За несколько лет в Смоленске он научился хорошо понимать по-славянски, но говорил еще плохо.
– Кто вы? Что вам нужно? – со слезами ужаса на глазах воскликнула девушка, не выпуская ребенка из рук.
– Се есть кнесь Вадимар?
– Пусти! – Мальчик вдруг освободился из ее объятий и вскочил на ноги. – Да, я князь Вадимар! – закричал он в лицо высоченному Эйнстейну, стоя во весь рост на лежанке. – А тебе чего здесь надо, скотина пготивная! Попгобуй только нас тгонуть, тогда узнаешь!
Он не выговаривал звук «р», но его глаза горели отвагой, маленькие кулачки были сжаты, и вся фигура в длинной белой рубашке пылала негодованием.
– Да, Стенни, это их маленький конунг! – усмехнулся Торгрим. Он был в Хединовой дружине всего полгода и почти не понимал по-славянски, но голос и фигура мальчика были достаточно выразительны. – По нему это видно. Скажи ему, чтобы одевался. Там снаружи очень холодно.
Эйнстейн первым вышел из горницы. Несколько холопов, вооруженных топорами, как раз начали подниматься, но варяг мгновенно ударил ближайшего копьем в грудь, и тот рухнул вниз, сбивая остальных.
Следом Торгрим нес мальчика, Арнульв шел последним, а позади всех торопилась, причитая на ходу, кудрявая девушка, которая сама увязалась за маленьким князем.
Прорвавшись через нижние сени, Эйнстейн выскочил во двор, угрожающе размахивая секирой. Челядь и домочадцы прыснули от него во все стороны. Хозяина-воеводы здесь не было, а без него никто не знал, что делать, и не решался подставлять голову под клинок.
Через несколько мгновений трое варягов и их добыча уже покинули двор и исчезли где-то за углом. Эйнстейн имел приказ по возможности не ввязываться в драки, а постараться, пользуясь темнотой и неразберихой, вынести маленького князя из города. Хедин рассчитывал, что в первые мгновения занятый обороной Хотобуд не вспомнит о мальчике, а когда вспомнит, будет поздно.
Ворота уже стояли открытыми. Возле створок лежало несколько тел, но живых поблизости не было. Дорога к святилищу была свободна.
А в детинце царила неразбериха. Все сторонники Хотобуда уже вооружились и старались отбить нападение, но нападавших было в два с половиной раза больше. Несмотря на усилия воеводы, дать достойный отпор нигде не удалось: к тому времени как он подоспел, нападавшие уже проникли внутрь и растеклись по улицам. На каждом углу вспыхивали и гасли маленькие битвы, и вскоре смятые и рассеянные кмети не столько бились, сколько искали, где бы укрыться. Жители детинца запирали ворота своих дворов и забивались по углам, со страхом слушая, как под их окошками звенят мечи и раздаются крики.
Воеводу Хотобуда нашли только утром, когда совсем рассвело. Он лежал под тыном на углу внутренней площади детинца, а рядом было несколько тел его людей и двое варягов. Но никто из оставшихся в живых не мог рассказать, что здесь произошло. Видимо, убивший Хотобуда в ночной темноте и неразберихе так и не понял, кто же был его противником. Дружина Хедина потеряла убитыми восемь человек, в посадской дружине, гораздо хуже вооруженной и менее опытной, погибших было около двадцати. Зато уцелевшие, снарядившись снятыми с убитых стегачами и шлемами, по-новому вооружившись, были полны боевого духа.
Впрочем, применить его пока было некуда. От дружины Хотобуда осталось неполных три десятка, и их пока заперли в пустой амбар. Маленький князь был в святилище, Избрана перебралась со своими людьми на княжий двор. Растерянная Хотобудова челядь с готовностью признала ее своей хозяйкой, да и что оставалось делать?
Но Избране было не до радости. У нее было чувство, что она захватила этот город, но что представляла собой ее добыча? Полумертвые улицы, где жизнь теплилась в лучшем случае на каждом третьем дворе. Еще три года назад каждое семейство насчитывало человек по десять, теперь же остались трое-четверо, в среднем один мужчина на двух-трех женщин. В святилище были Огняна со жрицами и маленьким князем, а в посаде около сотни жителей – полуголодных, забросивших свои ремесла. И гончары, и кузнецы, и кожевники теперь все кормились от леса и реки. У кожевников не было кож, а гончарам некуда было сбывать свои изделия – не имея лишних средств, каждая семья предпочитала лепить горшки своими руками, пусть кривовато, зато бесплатно. Избрана и ее люди оказались наибольшей силой в этом городе, а значит, она и отвечала за то, чтобы Плесков со временем ожил, а не захирел и не обезлюдел окончательно.
