Руслан Мельников - Голем. Пленник реторты
— И что же интересовало колдуна в первую очередь? — не удержался от вопроса Дипольд.
Магистр выдержал должную — ни мгновением больше, ни мгновением меньше — паузу и лишь затем ответил:
— Vis vitalis, именуемая также vigor, а в иных источниках известная как vitalitas, а в третьих упоминаемая, как cupodo lucis. [16]
— Святой отец, пожалуйста! — скривившись, взмолился Дипольд. — Я ничуть не сомневаюсь в вашей учености. Так к чему сейчас все эти неведомые словеса незнакомого мне языка?
— Vis vitalis — суть жизненная сила, — пояснил Геберхольд. — Способы изъятия ее у других, обретение власти над нею и использование в своих интересах — вот что занимало Лебиуса больше всего.
— А если еще понятнее, святой отец? Позволю напомнить, я ведь не изучал магиерских трактатов даже в теории. Что это за жизненная сила такая, откуда она берется, как обретается власть над нею и зачем?
— О, это…
Инквизитор вздохнул. То ли с сожалением, то ли с вожделением.
— …Жизненная сила — это охота и воля к жизни. Это жажда жизни, нагляднее всего проявляемая в борьбе за жизнь. Иногда ее еще громко именуют — на мой взгляд, ошибочно, впрочем, — боевым или бойцовским духом. На самом деле vis vitalis — нечто иное и нечто большее. Это то, что любого из нас заставляет до конца, порой совершенно бездумно, цепляться за бренное тело и грешное мирское бытие. Это…
Магистр прикрыл глаза, будто творя молитву. Начал перечислять вполголоса:
— Яростный бой обреченного одиночки против многих врагов. Бегство в чистом поле — в безумной надежде спастись — пешего и безоружного от вооруженного всадника. Тщетные потуги прикованного к столбу еретика, до самого своего конца рвущегося из пламени очистительного костра. Никчемное сопротивление изнуренного дорогой путника, гибнущего в когтях свирепого хищника. И — агония. И — предсмертные судороги. И — ничем не оправданная попытка еще раз… в последний раз глотнуть воздуха перерезанным, разорванным, залитым кровью, иссушенным огнем и дымом или стынущим от смертного хлада горлом, как будто глоток этот хоть что-то решает… Все это и есть жизненная сила, в большей или меньшей степени являемая каждым из нас на краю могилы. Сила жизни, высвобождаемая через смерть. И лишь через смерть способная перейти от одного человека к другому.
— От одного к другому? — завороженно повторил Дипольд.
— Да, ваше высочество. Но только следует понимать, что смерть смерти рознь. Естественная кончина от старости или болезни вместе с самой жизнью легко, словно свечу дуновением ветерка, гасит и ослабевшую волю к жизни. Ибо так устроен мир, ибо прошел отмеренный срок. Преждевременная гибель в результате несчастного случая, тоже, на самом деле, наступает не прежде времени, а по изначальной и неисповедимой воле свыше. Предначертанные заранее судьба и рок просто внезапно обрывают линию жизни и грубо, с хрустом преломляют vis vitalis, как турнирное копье.
А вот насильственная смерть, несомая не сроком и не роком, а человеческими деяниями, — совсем другое. Я имею в виду убийство. Прямое или косвенное, свершенное своими или чужими руками, правое или нет — оно есть непременное условие передачи неисчерпанной еще энергии жизни от умирающего к живому. Первейшее и наиважнейшее условие…
— Во время убийства нечто перетекает от убитого к убийце? — нахмурив лоб, спросил Дипольд.
— Вы верно уловили суть, ваше высочество, — похвалил магистр. — Все обстоит именно так. И процесс этот длится если не вечно, то очень-очень долго. В качестве примера позволю себе привести несложную аналогию. Трава поглощает силу солнца. Траву поедает саранча и обретает тем самым силу и солнца, и травы. Саранчу клюет птица и, в свою очередь, получает уже утроенную силу. Птицу подстерегает и пожирает кошка. Кошку разрывает собака. Собаку загрызает волк. А серого душит в лютом бою атакованный голодной волчьей стаей медведь. Наконец, медведя убивает человек с охотничьей рогатиной…
— Человек… — в глубокой задумчивости проговорил Дипольд.
— Человек, — кивнул Геберхольд. — А поскольку мир человеческий мало чем отличается от звериного и часто бывает еще более жестокосердым, то и здесь на всякого охотника тоже найдется свой охотник. Убийцу медведя, к примеру, подстережет какой-нибудь лесной разбойник, который сам вскоре попадет под алебарду ландскнехта. Но и наемник погибнет в битве от рыцарского меча. А благородного рыцаря во время конной атаки сразит ядро вражеской бомбарды. А бомбардира, поднесшего горящий пальник к затравочному отверстию… Впрочем, лучше остановимся на этом.
Знаете, ваше высочество, когда дело доходит до людей, цепочка бесконечных смертей становится слишком длинной и запутанной. Я замечу только, что в случае человекоубийства vis vitalis высвобождается многократно больше, чем при убийстве неразумной твари, и концентрация высвобожденной силы достигает наивысших пределов.
К тому же люди — особенно в неспокойное военное время — изничтожают друг друга чаще и изощреннее, чем звери. И люди при этом с еще большей жадностью впитывают опыт убийств и жизненную силу убитых, даже не осознавая того. Отчего, как вы думаете, ваше высочество, у победителей раны заживаю быстрее? Да оттого лишь, что на их руках больше крови, а под их ногами — больше попранных трупов. Посудите сами… Павшие в честной битве противники, зарубленные во время погони беглецы, добитые на поле боя раненые, вырезанный в захваченных обозах, городах и селениях мирный люд — за счет всех этих мертвецов сами победители, в некотором роде, становятся живее, чем прежде. Многие, очень многие уже познали радость, которую способна доставить лишь чужая смерть. Особую, ни на что не похожую радость с терпким пьянящим привкусом крови…
Магистр многозначительно глянул на Дипольда и вновь выдержал паузу. Дипольд промолчал, не отводя глаз. Он-то знал, о какой радости говорит сейчас инквизитор, но не спешил демонстрировать своего знания. Геберхольд, однако, кивнул, будто разглядев в глазах кронпринца подтверждение неким потаенным, невысказанным вслух мыслям. Продолжил:
— Всем известно, что одержанные победы приносят не только воинский опыт и славу, но и укрепляют дух, вселяют уверенность, множат бесстрашие, крепость и стойкость. А ведь все это и есть проявление постепенно и неосознанно вбираемой в себя чужой жизненной силы. Не случайно ветеран, прошедший горнило многих битв и продолжающий участвовать в сражениях, считается лучшим воином, нежели прекрасно обученный, молодой, отважный и полный сил новичок, чей меч, однако, еще не обагрен вражеской кровью.
Теперь Геберхольд покосился на стоявшего за императорским троном гвардейца-телохранителя. Прошедшего горнило многих битв. На этот раз пауза была короче. Ее почти не было…
