Александр Турбин - Метаморфозы: танцор
Командир Рорка для ночевки выбрал площадку достаточно большую, чтобы можно было поставить четыре шатра. В один из них ушел отдыхать сам Кулак, в трех других разместились остальные Рорка. Небольшую палатку поставили вниз по тропе рядом со стреноженными лошадьми. Пленникам палатки не полагалось, зачем ничтожным палатка? В этот раз командир отряда приказал связать пленников попарно, спинами друг к другу, и голодными посадить прямо над краем обрыва. Чтобы ночь люди провели, наблюдая отражения луны в воде далеко внизу. А спать? Нет, можно конечно попробовать и заснуть, но сковырнуться вниз при таком раскладе проще, чем остаться на месте. Впрочем, несмотря на угрозу ночного полета, крестьяне попытались устроиться и все-таки поспать хоть пару часов. Вот уж где нервная система у людей в порядке. А может, им просто не привыкать? Кто-то шепотом договаривался дежурить посменно. Кто-то просто плюнул и, пристроившись на боку, уже сопел — вымотались все.
— Не спи, — мой шепот вряд ли выделялся из тихого шелеста слов, которыми обменивались пленники. — Сегодня.
Я не стал уточнять, что именно «сегодня», да еще и сам точно не знал. Но в эту ночь нужно было предпринять хоть что-то, чтобы изменить сложившееся положение дел — это я понимал точно. Еще один-два таких перехода и все, менять ситуацию придется кому-то другому, а я посмотрю на это с высоты ближайшего облака. Так что сегодня. Я не боялся, что лучник начнет переспрашивать или волноваться впустую — не тот он человек. Да и какой уже смысл бояться.
Двое часовых сидели возле шатров, еще один сторожил лошадей где-то внизу. Увеличивать количество часовых Красный Кулак не стал, спокойный день без приключений и жертв несколько притупил чувство тревоги у Рорка…
…Луна давно царила в небе, укутывая бледным светом спящих людей. Сколько прошло времени с того момента, как в последний раз сменилась стража? Час? Полтора? Трудно оценивать время, не имея часов, телефона, даже солнца над головой. Я честно считал про себя, прижавшись спиной к широкой спине Мышка. Судя по мелкому дрожанию его тела, ему было холодно, что понятно, и он не спал, что правильно.
Из меня плохой таймер, я трижды сбивался со счета, поправляясь наугад — ошибиться мог не на десятки, на сотни. Да и мое представление о секундах подкреплялось только пульсом боли в многострадальной голове. Мир уже давно привычно окутался в покрывало цветной ряби, разгонять которую я боялся — не факт, что в таком состоянии я смог бы вызвать эту способность в любой момент, а без нее можно было просто ложиться спать.
Допустив, что у меня, измотанного, избитого и натянутого, как струна, пульс как у ребенка — шестьдесят ударов в минуту, стал считать. Шестьдесят ударов сердца, шипами боли вонзавшихся в мозг — минута. Шестьсот ударов — десять минут. Три тысячи шестьсот — час. А потом сначала.
Между первой и второй вахтой — два часа. Между второй и третьей — два с половиной. Или это я считал так? Не имеет значения. Отсчитав час после начала третьей вахты, я стал действовать. По крайней мере, сделал первый шаг.
Веревки, которыми мы с Мышком были привязаны друг к другу, давали определенный простор для движений, и пусть руки за спиной, мышцы ноют от изматывающей неподвижности, а затылок то и дело бьется о чугунную голову лучника — кисти рук свободны. Правая ладонь, пробитая еще Варином, с трудом нащупала толстую веревку — можно было бы попробовать и левой, но добраться до веревки, стягивающей руки было непросто, а я не настолько левша, чтобы рисковать. Прихватив веревку большим и указательным пальцем, поневоле прижал руку к телу соседа. Тот даже не вздрогнул, только спина напряглась. А дальше память услужливо подбросила воспоминание — меч, плавящийся в руке офицера, пробивший вот эту же ладонь, но так и не добравшийся до сердца.
Жар опалил пальцы, я зашипел от неожиданно острой боли, но дуть на ожоги некогда — надо было тушить занявшуюся веревку. Драная куртка Мышка — единственное место, до которого я смог дотянуться, а шипение лучника подсказало мне, что куртка далеко не везде прикрывала тело.
Веревка не спешила отпускать свои тесные объятия, пришлось шептать лучнику:
— Помоги…
Я не успел пояснить, что я от него хочу, Мышок сам потянул локти к себе, опершись о мою спину. Железными буграми пошли плечи и руки лучника — он хоть и не такой силач, как Красный Кулак, но всю жизнь натягивать тетиву тоже занятие не из легких. Оглушительным треском ответила на его усилия лопнувшая веревка, и мы затаились. Сто ударов пульса. Еще сто — больше ждать нельзя.
Я тихо освободил руки и зажал обожженными пальцами веревку, стягивающую нас в районе пояса. Только в этот раз я видел, что делал, чувствовал все и смог справиться без последствий. Ну не считать же последствиями прокушенную от боли щеку и тонкий ручеек крови, вновь заструившийся из носа. Некогда вытирать, останавливать, а булькать кровью и шмыгать носом — нельзя, поэтому я стал дышать ртом, сквозь плотно сжатые зубы. Со странным злорадством ощущая, как кровь течет по губам, по подбородку, по шее и стекает за расстегнутый воротник. Мышок, слегка засуетившись, стал стягивать обрывки веревки.
— Тише…
Это даже не начало, суетиться опасно, а медлить некогда — скоро смена часовых, а новые стражники обязательно пройдут и осмотрят пленников. Значит, те двое Рорка, что молча греются у костра, должны умереть раньше, чем сменятся, причем сделать это тихо. Попросить их загнуться, что ли?
— Мыш, часовые должны умереть. Я попробую сам, но будь готов — скорее всего понадобится помощь.
Я не стал пояснять. Любые пояснения сейчас — лишний шум и потраченное время, а лучник успел доказать, что способен принимать правильные решения. Тихий шелест слов за спиной:
— Понял.
Вот и ладно. А что понял и, главное, правильно ли понял, это уже неважно. Это в прошлом мире я жил по известному принципу «хочешь сделать хорошо — сделай сам». Мир изменился и в одиночку я могу сделать только одно — сдохнуть, и то не факт, что получится. Я чуть повернул голову в сторону костра, походя мазнул взглядом по двум сидящим фигурам Тхонга, нащупал пульсирующие оранжевые линии в их груди и рванул на себя. Я не стал тратить время, готовиться и собираться с силами. Если прыгать в омут, то сразу и с песней. Я никогда не пробовал атаковать сразу двоих. И бороться сразу с двумя не пробовал, тем более, находясь в таком жалком состоянии, но мне некогда было экспериментировать. И страшиться поздно. И сомневаться в успехе. Как всегда, или — или. Когда рассчитывать можно только на свои скромные силы, уходящие, как вода в сухой песок.
